Владимир Катасонов

Сегодня очень много говорят о технологиях: технологии производственные, образовательные, политические и т. д. Сама традиция технологического мышления началась уже давно, с XVII века, с возникновения новой европейской цивилизации. Сегодня же спрос и предложение на технологии настолько велики, что для современного человека, как кажется, и сама жизнь становится лишь «делом техники»: нужно только знать соответствующий набор приёмов, методов, алгоритмов — и можно решить все задачи!

Миссия выполнима!

Технология есть, собственно, методически организованное действие. Метод, методическое мышление были одними из основных лозунгов науки Нового времени. Именно методическое мышление было положено философом Декартом в основание его философской системы. На её основании перестраивалось и само здание науки: математика, физика, психология… Так, геометрию — науку, имеющую ко времени Декарта уже почти двухтысячелетнюю историю, свою глубоко продуманную ещё греческими мыслителями методологию, начинают интерпретировать совсем по-новому. Для античной (и средневековой) традиции геометрия, наука, неотделимая от созерцания, переосмысляется Декартом как некая техника решения задач в виде так называемой аналитической геометрии, позволяющей сводить геометрические задачи к числовым вычислениям. Этот метод, как подчёркивал Декарт, благодаря своей механичности и эффективности позволяет даже человеку самых средних способностей решать задачи, доступные ранее только очень талантливым математикам… К геометрии же Декарт сводил и физику. Тем самым и всё здание естествознания как бы сводилось к методу аналитической геометрии. Так возникал призрак-идеал единой научной дисциплины «mathesis universalis», которая чисто калькуляторскими методами смогла бы решать все задачи. Никаких особых способностей, никаких личностных качеств, никакой личности для познания! Достаточно лишь калькулирующего рассудка и дисциплинированной воли.

Так закладывались основы технологической идеологии, технологической цивилизации. Человечество и по сегодняшний день — и, может быть, даже в особенности сегодня, — как плохой ученик, троечник, всё ищет стандартную формулу, в которую нужно подставить данные, чтобы получить ответ.

А если формулы нет?.. 

В основании декартовского философского метода лежат требования мыслить ясно и отчётливо. Именно эти требования, если они проводятся любой ценой, порождают ту философскую установку, которая приводит в конце концов к технологизму. А если что-то осознаётся лишь смутно, лишь предчувствуется?.. А если «верую, Господи, помоги моему неверию!» — как отвечает несчастный отец больного сына на обращённые к нему Иисусом Христом слова о том, что всё возможно верующему? Как быть тогда?.. Как относиться к мысли, к верованию, к движению души, может быть, невнятному и смутному, но очень важному и настойчивому? Декартовский ответ на этот вопрос известен: всё неясное и смутное должно быть изгнано из познания: это не есть мысль, и это чувство не соответствует ничему действительному, это есть лишь видимость. Тем самым всё таинственное, вся глубина жизни игнорируется методическим подходом… «Ясен до безумия», — определяет подобную установку познания один отечественный автор. 

Духовно человек как бы цепенеет; он сам воспитывает в себе то «окамененное нечувствие», от которого просят избавления христиане. Зачем необходимо это внутреннее нечувствие, внутренняя невосприимчивость? Ответ: для эффективности технологической деятельности.

Особую примету нашей цивилизации, настойчиво стремящейся иметь любую вещь в качестве некоего поставочного материала, постава (нем. Gestell), хранимого на складе в достаточном количестве, один из крупнейших философов ХX столетия М. Хайдеггер описал следующим образом: «На Рейне поставлена гидроэлектростанция. Она ставит реку на производство гидравлического напора, заставляющего вращаться турбины, чьё вращение приводит в действие машины, поставляющие электрический ток, для передачи которого установлены электростанции со своей электросетью <…> Гидростанции не встроены в реку так, как встроен старый деревянный мост, веками связывающий один берег с другим. Скорее, река встроена в электростанцию. Рейн есть то, что он теперь есть в качестве реки, а именно поставщик гидравлического напора благодаря существованию электростанции».

Технологическая стратегия направляется в дальнейшем, по ходу развития цивилизации, по двум путям: вовнутрь и вовне. Во внутренней жизни человека основное внимание обращается на технику мысли; со временем на этом пути создаются формальные языки, возникает математическая логика, формулируется понятие информации и наконец рождается утопический проект свести всю мысль вообще к понятию информации, т. е. к знанию, доступному машинной обработке. Возникающая и бурно развивающаяся компьютерная техника последних десятилетий помогает оправданию подобной утопической перспективы. Обращённая же на внешний мир технологическая стратегия порождает беспрецедентно бурный рост материальной техники и технического переустройства мира. Всё внешнее, вся природа должны быть переработаны в нечто технически освоенное и технически совместимое: для машин должны быть проложены асфальтовые дороги, для массового потребления возникает особая индустрия массового производства, изобретаются синтетические материалы почти универсального применения, любая энергия превращается в электрическую, которую можно аккумулировать, передавать куда угодно и преобразовывать в любую другую, и т. д.

Что же удивляться после этого, что наша цивилизация приходит к экологическому кризису?

Мы знаем из Писания, что не в буре и огне является Бог великому пророку, а в тихом «гласе хлада тонка». И если мы ищем силы, ясности и отчётливости любой ценой, то можем упустить и саму истину…

«Вос-питать» или навязать?

О технологиях в сфере образования говорят очень много: педагогические технологии, тестовые системы контроля за обучением, дистантное обучение через компьютер и т. д. Конечно, любая культура педагогики немыслима без сознательного выделения технологий, но именно для того, чтобы правильно применять их, и нужно ясно представлять границы этого метода. Образование содержит в себе два компонента: обучение и воспитание. Согласно канонам либерализма, проблемы воспитания как положительного приобщения к духовной культуре должны быть вынесены за пределы школы и переданы семье, Церкви, общине и т. д. Школа должна быть светской — никакой идеологии, тем более уж никакой религии! «Детям недопустимо что-то навязывать, дети сами должны выбрать!..» И они, школой духовно не подготовленные, выбирают обычно то, что им всё-таки навязывают. Кто? Наше телевидение, например, во всю мощь работающее на пропаганду культуры потребления: главное — побольше и «покруче» потреблять и иметь возможность «оторваться по полной»!

Но обучение предметному знанию остаётся всё-таки за школой. И на первый взгляд кажется, что уж здесь личность совсем не требуется: ни учителя, ни ученика. И здесь уже можно обойтись одними технологиями. А поскольку не нужна личность учителя, то можно свести обучение и к общению с компьютером…

В подобном подходе заключена серьёзная и трагическая ошибка. Само обучение по-прежнему остаётся для нас глубоко таинственным процессом, вечной загадкой для педагогики. В обучении предметному знанию: математике, физике, истории, литературе и т. д. — происходит одновременно и воспитание ума. Процесс этот столь же сложен и таинственен, как и воспитание души. И для того, чтобы помочь этому процессу, необходим такой «инструмент», как личность учителя. Именно учитель со своей педагогической интуицией должен обладать умением выбрать способ помощи обучаемому: подсказать или, наоборот, «запутать», поощрить, предложить более сложную задачу… Усвоение чисто логических схем науки (например, в естествознании) здесь только «верхняя часть айсберга»…

Если мы пытаемся механизировать этот процесс и решить задачу обучения только с помощью технологий, то обычно мы неизбежно приходим к технологии тестового опроса. В тесте на каждый предлагаемый вопрос даются и возможные ответы, из которых ученик должен выбрать правильный. Среди предлагаемых ответов присутствуют, как правило, и весьма идиотские (чем, вероятно, в тест пытаются внести некоторый психологический «оживляж»). Но самое главное здесь — другое: предлагая какое-то множество ответов, авторы теста выдают свою инфантильную самоуверенность в том, что они охватили всё «поле возможностей» предполагаемых ответов. Однако жизнь устроена сложнее. «Границ души не найти», — говорил Гераклит. Ученик может иметь совсем другое «поле возможностей» своих ответов, и оценить его может только внимательный учитель: поправить, «навести», а может быть, увидеть в «еретических» взглядах ученика и возможность нового подхода, поддержать его. В изложении материала, в перипетиях поисков решения вместе с учеником он демонстрирует определённую личностную позицию, сопровождает всё это оценками: нравственными, эмоциональными. Мы знаем, что недостаток эмоциональной жизни нередко приводит к почти полному безразличию ко внешнему миру, к познанию вообще (аутизм). И «разбудить» сознание, его активность, разбудить жажду познания может только человек, а не тестовые системы сами по себе и не дистанционное обучение на компьютере.

Только личность может «вос-питать» личность; технологии могут быть полезны, но «без разума» мертвят и ум, и душу ученика. И только христиане, в конце концов, знают, что личность укрепляется и питается в живой встрече с Божественной Личностью, в прямом общении с Богом.

Гениальный русский политолог Лев Тихомиров учил, что различные формы организации верховной власти: демократия, аристократия, монархия — не возникают «на пустом месте». Они не произвольное установление чьей-то воли, они зависят от уровня нравственной жизни общества и являются в конце концов её выражением. Демократия в этом смысле есть выражение самого низкого духовного уровня общества: это общество, в котором нет веры ни в какие нравственные ценности, где все друг другу не доверяют и все должны друг за другом следить. Аристократия складывается, когда общество верит в «коллективный разум», в «лучших людей» и отдаёт им бразды управления. Наконец, монархия, согласно Тихомирову, есть форма верховной власти, которая требует верующего народа. Народ молится о своём царе и верит, что «сердце монарха в руке Божией», а монарх, в свою очередь, верит в то, что ему придётся отвечать за своё правление перед Богом… Монархия, во всяком случае русская монархия, есть не просто человеческое установление, не просто политическая схема, а особый религиозно-политический союз между народом и царём. Но всё это предполагает прежде всего веру в Бога.

«Грязные технологии» 

Политика также хвалится сегодня своими технологиями. Специальность политтехнолога стала довольно прибыльным делом, хотя в основном мы слышим о так называемых грязных технологиях, применяемых во время выборов. Тем не менее надежда на то, что политический кризис в стране можно решить с помощью набора некоторых политических приёмов и стратегий, довольно распространена. За всем этим опять стоит мысль, что можно найти такие обезличенные формы организации, которые сами по себе создадут эффективную, справедливую и честную власть. 

В политике, как в науке, в образовании, как и везде, политические схемы оказываются только лишь символами подлежащей духовной реальности. Одной сменой этих политических схем, одной политической техникой проблем, стоящих перед обществом, не решить. 

Мы постоянно слышим, как дотошные журналисты донимают политиков вопросами типа: какова Ваша программа? Что Вы конкретно предлагаете? Эти вопросы, претендующие на остроту, одновременно и довольно наивны. Одних политических программ, стратегий, политических технологий недостаточно. Всегда нужен ещё и человек, личность, которая все эти программы осуществляет. Политик, в истинном смысле слова, есть личность, которая, с одной стороны, может ясно выразить тот идеал, который предлагает народу как цель развития, а с другой — чутко осознаёт нравственный уровень современной ему народной воли, старается убедить эту волю в значимости, необходимости предлагаемого идеала. Последняя цель имеет шанс быть достигнутой, только если предлагаемый идеал будет соответствовать глубинным чаяниям народа, если он будет угадан политиком в душе народной, а никак не изобретён или просто позаимствован у другого народа, другой культуры. В последнем случае никакие политтехнологии, никакие ухищрения не помогут: народная воля, народное сознание будут всегда отторгать чуждые им ценности и идеалы. 

Предельное выражение технологической утопии в учении Н. Фёдорова

 В русской философской традиции есть учение, которое в максимальной степени отразило веру в силу технологий. Это так называемая философия общего дела Николая Фёдорова. Фёдоров учил, что христианское откровение поставило перед человечеством принципиальную задачу — задачу воскрешения всех умерших поколений. Стремление к решению этой задачи есть, по Фёдорову, лучшее выражение нашей верности Божьей заповеди о любви к ближнему. Однако в проекте русского философа «воскрешение будет не делом чуда, а знания и общего труда». Не в конце истории, в результате второго Пришествия Сына Божьего на землю, как наставляет нас церковное учение, будет осуществлено всеобщее воскресение, предшествующее Страшному Суду, а внутри истории, силами самого человека, с помощью развитых им технологий. Пророчества же о втором Пришествии Христовом и о Страшном Суде суть, по Фёдорову, лишь условные пророчества. Они лишь педагогическое средство, используемое Богом с целью сплотить расколовшееся человечество вокруг «общего дела». Они будут отменены, если человечество возьмётся за ум и все свои силы бросит на решение главной задачи «воскрешения отцов». Человечество, по Фёдорову, основную часть своих сил и способностей расходует бесцельно — на производство предметов роскоши, на развлечения, на прямое служение злу: войны, распри, производство военной техники и т. д. В этом смысле человечество всё ещё находится в несовершенных летах. Современная Фёдорову наука уже открыла, по его мнению, новые беспрецедентные возможности регуляции природы, направленной на преодоление физического зла в мире: голода, холода, засухи, природных катаклизмов и т. д. Причём Фёдоров мечтал о регуляции природы в масштабе всей Вселенной. Николай Фёдоров был талантливым человеком, почти гениальным самоучкой, его работы были полны глубоких мыслей и прозрений, а этический пафос его учения привлёк к нему многих знаменитых современников: Льва Толстого, Владимира Соловьёва, Фёдора Достоевского и др. Однако, несмотря на то, что почти на каждой странице он поминает имя Пресвятой Троицы, его учение является ярким примером всё той же идолатрии технологий (и науки), выражением веры в то, что возможности человеческой цивилизации безграничны.

Культура «различения духов»

Православное миропонимание существенно нетехнологично. Жизнь для православного сознания не применение алгоритма, не «подстановка значений в общую формулу», а творческий процесс. И не по Фёдорову! Не через развитие технологий, а через синергию, сотворчество с Богом. Жизнь каждого человека есть всегда сингулярность, не сводимая к «общему месту», она есть подвиг самопреодоления во имя высших ценностей, ради спасения и соединения с Богом.

Отец Павел Флоренский дал подробный анализ иконописной техники, показав, насколько тесно эти технические приёмы связаны с православным миропониманием и в конце концов с культом. «В самих приёмах иконописи, в технике её, в применяемых веществах, в иконописной фактуре выражается метафизика, которою жива и существует икона. Ведь само вещество, сами вещества, применяемые в том или другом ряде и виде искусства, символичны, и каждое имеет свою конкретно-метафизическую характеристику, через которую оно соотносится с тем или иным духовным бытием <…> В консистенции краски, в способе её нанесения на соответствующей поверхности, в механическом и физическом строении самих поверхностей, в химической и физической природе вещества, связывающего краски, в составе и консистенции их растворителей, как и самих красок, в лаках или других закрепителях написанного произведения и прочих его “материальных причинах” уже непосредственно выражается и та метафизика, то глубинное мироощущение, выразить каковое стремится данным произведением, как целым, творческая воля художника».

Человеческое сердце в Православии получает очень глубокую интуицию различия естественного и искусственного — того, что производится Божественным «Да будет!» или с помощью божественного наития, и того, что произведено человеческими технологиями, пусть очень тонкими и изощрёнными. В особенности эта культура «различения духов» и «чтения логосов» сотворённого мира поражает в области, где применимы технологии: иконопись и храмостроительство. 

Характеризуя это особое православное понимание технологии, современный греческий богослов Х. Яннарас отмечает: «Мы говорим о таком типе искусства, технологии, экономики и политики, в котором отражено уважение к миру, отношение к нему как дару любви; в котором присутствует стремление познать неповторимый логос каждой вещи и удивительную способность материи воплощать отношения между Богом и человеком, благодаря чему тварное обретает возможность причастия к жизни нетварного…».

Подобный подход к технологии укоренён в православном понимании познания как просвещения Духом Божиим и, более того, как проникновения Духом Божиим в самую онтологическую сердцевину сущего. Прообраз его — в наречении Адамом имён всем животным и птицам, как об этом рассказано в книге Бытия (см. Быт. 2, 19–20). Этот образ остаётся постоянно идеалом познания в православной традиции. Даже само название знания светом, как учит святитель Григорий Палама, происходит от просвещения души нетварным светом Божественной благодати, активно действующей в нашем мире. Эти божественные наития, являясь в конечном счёте и источником научных прозрений, не вмещаются, однако, в язык научных схем и технологических рецептов. Не истины как технологической схемы, как эффективной научной теории, ищет христианский подвижник, а истины как внутренней причастности самому истинному бытию, как обожения, соединения с Богом по энергиям.

«Сегодня наши отношения с миром становятся всё более опосредованными. Они осуществляются через машины, подчиняющие природу и её стихии потребностям нашего разума, подавляющие всякое сопротивления материала навязанным ему рассудочным схемам. Это “индивидуалистическое давление” на природу представляется нам совершенно нормальным способом существования, въевшимся в наши плоть и кровь: мы привыкли одним нажатием кнопки получать свет, тепло, прохладу, увеличение скорости, телесвязь и массу других незамедлительных выгод… Как бы то ни было, индивидуалистическое насилие человека над миром, осуществляемое с помощью современной техники, является практическим приложением той космологии, что считает природу нейтральной и безличной “средой”, назначение которой —служить нуждам и желаниям человеческого рода. Здесь не осталось ни малейшего намёка на личные отношения с миром, на реализацию жизни как единения в любви. Однако интенсивное внедрение в практику миропонимания, обладающего столь радикальным антихристианским характером, явно оказывается разрушительным для жизни и несёт в себе угрозу гибели как природы, так и человека».
Хри́стос Яннарас

Господствующее же в нашей современной культуре понимание технологий имеет другие духовные корни. Оно тесно связано с духовным климатом Западной Европы XV–XVII столетий, когда закладывались основы новоевропейской цивилизации. Здесь, в атмосфере прогрессирующей секуляризации жизни, с одной стороны, и судорожных попыток Реформации выработать новый тип духовности, с другой, постепенно создавалось новое, особое понимание технологии как просто некоей «машины» для решения задач, безразличной к смыслу последних. Это понимание в дальнейшем вело и к развитию собственно машинной техники, и к перестройке теоретического знания, и к вполне определённым отношениям с природой, обернувшимся в наше время глубоким экологическим кризисом. Истоком этого понимания технологий и этого отношения к миру был новый образ человека — самоутверждающийся индивидуум «фаустовской культуры».

Вся культура, которая растёт из православного духовного опыта, проникнута противоположными интенциями. Эта культура всегда выступает коррелятом и основанием критики современной технологической культуры и, более того, всегда ставит вопрос о возможности иной науки, иной праксиологии и альтернативной цивилизации.