23:17 26.12.2019Тридцать семь лет и один день
Сколько тысяч исповедей он услышал, скольким тысячам верующих он именем Господа отпустил грехи, сколько счастливых пар обвенчал, скольких младенцев окрестил и скольких своих сельчан (и не только своих) проводил в последний путь… Вся эта забота хорошо знакома каждому священнику, тут отца Николая трудно как-то выделить. Да он и не собирается выделяться: его работа будничная, но крайне необходимая — без неё нет Церкви, нет торжества Православия…
Ничего так просто не бывает, всё в нашей жизни совершается по Промыслу Божию. В мае 2003 года мы впервые поехали в Рязанскую область, практически без адреса, без всякой конкретики, но вот просто порывом. Перед этим был какой-то странный ночной звонок — ошиблись номером, спрашивали некую Александру; такой не было, но разговор както завязался. Выяснилось, что звонят с Рязанщины, изпод Сапожка (городок такой старинный), из села Михеи. Матушка Галина — так назвалась наша собеседница — приглашала нас, совсем незнакомых ей людей, посетить этот благословенный край, где так много вновь открытых храмов, где такие чудесные священники, где прекрасная природа, а главное — красота! Была весна, канун праздника Победы. Всё кругом цвело, и вообще было светло и радостно. И вот, както сразу решившись, мы собрались, пригласили с собой нашу старинную подругу и поехали — по сути, в незнакомый край, к совсем незнакомым людям, да ещё и по карте, потому как на словах путь в 350 вёрст объяснить нам, конечно, никто бы не смог.
Однако Господь помог, правильно нас направил и сберёг. Галина Александровна и Александр Андреевич встретили нас в Михеях у церкви Архистратига Михаила, симпатичные, уже не очень молодые люди с открытыми русскими лицами. Александр — офицертанкист в отставке, Галина (по телефону она назвалась матушкой, поэтому мы решили, что она жена священника) — мастерицаповариха; они вдвоём с мужем много лет до этого работали в строящемся и организовывавшемся тогда неподалёку скиту Сергия Радонежского, подворье Данилова монастыря. А сейчас они на покое; здесь, в Михеях, у них домик, небольшое хозяйство; храм через дорогу, скит неподалёку… Что ещё человеку надо? Оказывается, общение. Они всю жизнь с людьми и на людях, деревенский же круг довольно узок, поэтому в гостях у них часто бывают и москвичи, и владимирцы, и тамбовчане, не говоря уж обо всей Рязанщине.
Приехали мы к вечеру, остаток дня ушёл на знакомство и разговоры. Наутро Галина предложила нам целую программу встреч и поездок, ближних и дальних. Конечно, мы побывали и в скиту Сергия Радонежского, и в Сапожке, в храме Николая Чудотворца, у настоятеля отца Олега, а главное — в селе Александровка, в церкви Казанской иконы Божией Матери, где познакомились, а спустя недолгое время и подружились с матушкой Серафимой. Встреча с этой чудесной женщиной дала нам очень многое, заставила както иначе относиться к окружающим, быть терпимее, не забывать, что Бог есть любовь. Матушке было тогда девяносто пять лет, живость и лёгкость её общения, разговора, движения просто изумляли. Она встретила нас, людей дальнего жительства и далёких от неё по возрасту, как давно знакомых; и она стала нам сразу, не будем бояться этого слова, родной. Дружба наша впоследствии имела своим плодом большую книгу «Век веры матушки Серафимы», которую издатель, москвич Вячеслав Валентинович, планировал выпустить к её столетию. Книгу мы подготовили и издали, жаль только, что матушка её не увидела: она оставила мир в свой девяносто девятый день рождения.
Наутро, 8 мая, хозяйка наша, узнав, что всех её гостей одолевают разные хвори, сказала твёрдо: «Едем к отцу Николаю, это под Касимовом, в селе Ардабьеве. Всё как рукой снимет». Касимов так Касимов. Сборы были недолги, и вот мы опять в пути. Не близко ехать, 180 вёрст, но за рассказами о рязанских чудесах и кудесниках время пролетело незаметно. К Владимирской церкви в Ардабьеве подъехали, когда служба ещё не закончилась. Первое, что нас поразило, — обилие машин около храма: десятка полторадва. Село хоть и большое, но в одну улицу, и вот на десятки метров по обе её стороны около храма стоят машины, самые разные. Больше всего наших «Жигулей», были и «уазики» — самая популярная машина тогда на селе, но стояли и престижные внедорожники. Номера были тоже разные, не только рязанские, но и московского региона, владимирского, тамбовского…
Но это всё прелюдия. Нам хотелось, конечно, поближе познакомиться с батюшкой, про которого нам всю дорогу рассказывала Галина. Поспешили в храм, пока служба не кончилась. Храм не новый, построен в 1701 году, то есть ему уже три века. Следов реставрационных работ на нём не заметно, но они, наверное, и не требуются — построен был на совесть. Ремонты, конечно, за три века были, без этого ни один даже дворец не устоял бы.
Удивительно светлый храм и нарядный. Неведомый архитектор поставил его так, что всю литургию летняя церковь освещена через окна под куполом, свет с высоты падает прямо столбами. Иконы просто светятся, золото убранства горит, хотя всё в храме очень немолодое и должно бы таким и выглядеть. Но не выглядит. Чудеса, да и только!
Батюшка вёл службу один: диакона в церкви нет — сельская, очень небогатая, отцу Николаю помогают мужчины из прихожан, кто чаще, кто реже. Зато хор богатый: свои же деревенские бабушки поют так ладно, как будто всю жизнь на клиросе простояли. Хотя, скорее всего, так и было, ведь храм за три века никогда не закрывался, служба не прерывалась даже при Хрущёве; лишь в тридцатые годы церковь закрывали на один (!) день, а по некоторым сведениям, два раза по одному дню.
Народу в этот день в церкви было очень много, в летней даже не все поместились, стояли и в трапезной. Но акустика прекрасная, всё слышно, где бы ни стоять. Батюшка готовил прихожан к исповеди. Потом все подходили за отпущением грехов. Тут и нам удалось подойти к отцу Николаю покаяться, почувствовать его персты на склонённых головах.
Службы у отца Николая всегда довольно долгие, и сегодняшняя не была исключением. Потом была ещё и панихида, она служилась уже в зимней церкви — День Победы. Какие же большие записки с именами погибших воинов! Вот тут и понятно, как мы завоевали Победу — больше половины села осталось лежать в полях от Волги до Одера. А другая половина тянула колхозную лямку за палочки трудодней, не видя впереди перспективы — детито сбегали в город, едва закончив школу, а ведь вся надёжа была на них. Без них же перспектива была одна…
Ну что это мы всё о грустном? Ведь рассказ об отце Николае Боброве, а он человек очень светлый, лёгкий; он как сосна, к которой если прислониться, то всё тяжёлое она как бы растворяет, выводит из тебя. Так и с нашим батюшкой: поговоришь с ним, душу выложишь, он вроде бы в ответ и ничего особенного не скажет, а уходишь от него с хорошим настроением и даже с окрепнувшим здоровьем.
Ближе с батюшкой мы познакомились у него дома — нас и некоторых других приезжих он пригласил на трапезу. Всё было очень просто и душевно; большинство прихожан, приехавших издалека, были тут не впервые, нас легко приняли в общую беседу. Вот тут один важный момент: к отцу Николаю приходят, чтобы и посоветоваться, и попросить помощи в болезнях, а в итоге получается — побывал у друга. И никакого панибратства, просто ты уже свой. Но это — если батюшка увидит в тебе своего. Обман же он распознаёт безусловно и — прощает, если тот был без злого умысла. Ну а уж если пришёл с камнем за пазухой, то извини: вот Бог, а вот порог…
Как выглядит батюшка? Он невысокий: болезнь в юношестве несколько согнула его, но он очень бодр в свои 72 года. Всё домашнее хозяйство на нём, а без хозяйства в деревне нельзя. Матушка Антонина давно нездорова: и диабет, и высокое давление, так что и рада бы помогать, да где взять силы? Старший сын Сергей живёт здесь же, в Ардабьеве, но отдельно, своей семьёй. Церковное хозяйство всё на нём, а это занимает времени порядочно. Средний сын Николай пошёл по отцовской линии, служит в церкви в соседнем городке Елатьме. Отцова гордость и отрада. Младшая дочь Люба — медсестра, лечила народ в Ардабьеве и руководила хором во Владимирской церкви, сейчас перебралась в соседний Касимов. У неё сынок Андрей, дедова надёжа: годыто идут, хотелось бы храм передать породственному, сам тут отслужил 37 лет как один день…
Николай Васильевич родился в тридцать седьмом, в том самом. Говорят, часто в семье после смерти когонибудь из родственников рождается ребёночек — как бы взамен ушедшего. Наверняка многие замечали такую закономерность либо в своей родне, либо в окружении. Так и с Николаем Бобровым; думается, он родился в возмещение тех немыслимых потерь, что понесла Россия в страшные годы. Родился он здесь же, на рязанской земле, в деревне Земское Касимовского района. Ему было четыре года, когда отец ушёл на войну. Ушёл — и всё, как в воду канул. Потом пришло известие, что пропал без вести. На Колю даже выплачивали какуюто пенсию за отца. Война кончилась, прошло уже два года после Победы, надежды на возвращение никакой, матери надо както устраивать свою жизнь. И тут отец вернулся — весь израненный, еле живой, но живой!
Где он был: в немецком ли концлагере, в нашем ли или на Валааме, где фронтовых калек собирали, — неизвестно. Да и пожить Василию толком с семьёй не пришлось; одно утешение — похоронен в родной земле. А Коля уже большой, ему десятьодиннадцать, надо матери помогать. К тому времени семья перебралась в село Маковеево (это под Тумой — посёлок такой в Клепиковском районе); мать нашла хорошего человека, постарше себя, вдовца, и вышла за него замуж…
Там, в Маковееве, мама была сторожем в местном храме, ну и Коля при ней. В храме он с 9 лет, всё церковное было ему родное, знал все службы, все иконы, все книги. В храме приходилось даже ночевать: мама по должности, а Николай при ней, охранял сторожиху. Так получилось, что год целый жили в храме — такое было время. Первой книгой, которую он взял в руки, был «Закон Божий». По нему он и научился читать, да не просто читать — он читал отлично поцерковнославянски.
С девяти лет у Николая начались боли в спине, в позвоночнике. В деревне, конечно, особенно здоровьемто не занимались, лечили его в основном подомашнему. Но время шло, боли становились всё сильнее (детали батюшка не оченьто рассказывал), дошло дело до специальной больницы (вроде бы гдето под Москвой). По всей видимости, это был диспансер или туберкулёзная больница. Одним словом, шестнадцатилетнего парня уложили в кроватку, да не в простую, а в гипсовую. На два года, представить даже трудно! Была такая повесть у Владимира Лакшина — «Закон палаты», весь этот ужас гипсовых кроваток и прочих «прелестей» туберкулёзной больницы он там описал с большой художественной силой. Возможно, батюшка лежал с Лакшиным в одной больнице, возможно, даже в одно время, возможно, даже в одной палате. Правда, гордиться тут особенно нечем; скорее — товарищи по несчастью.
После больницы была деревня Клетино, кончил там двухгодичную школу пчеловодов и стал работать в совхозе «Касимовский». Дали ему ни много ни мало три пасеки — 250 пчелиных семей. Думается, пчёлки и прибавили будущему батюшке здоровья: как известно, кого пчела кусает, того и лечит. Во всяком случае, Николай Васильевич вполне счастливо проработал в совхозе одиннадцать лет, тогда же и женился. Возможно, так бы занимался пчёлами всю жизнь, но Господь определил иначе — детские годы в церкви не прошли даром. Тогдашний рязанский епископ Борис (Скворцов) в 1971 году рукоположил Николая Боброва во диакона, место службы определил ему в Троицком храме в посёлке Тума Клепиковского района. Настоятелем в Троицкой церкви был протоиерей отец Пётр, под руководством которого диакон Николай прошёл хорошую духовную и практическую школу. В Троицкой церкви диакон Николай прослужил год. Дальше мы цитируем сайт Рязанской епархии, фрагмент опубликованного там «Жизнеописания» епископа Рязанского и Касимовского (Скворцова): «В течение последнего года перед кончиной Владыка Борис часто болел. За неделю до смерти он совершил в кафедральном Борисоглебском соборе свою последнюю Божественную литургию, за которой рукоположил диакона Николая Боброва во пресвитера (иерея). Скончался Преосвященный Владыка Борис (Скворцов) 11 августа 1972 года, тихо сидя в саду епархиального управления».
Рукоположен отец Николай был 7 августа 1972 года. Началась жизнь священническая. Что за эти годы было — не счесть. Духовная жизнь у батюшки Николая не противопоставлена семейной, бытовой. Какое может быть противопоставление, когда один сын священник, второй — правая рука в храме, дочь много лет в хоре, внук, возможно, продолжатель дедовой службы, матушка — как секретарь на телефоне, телефон, в основном междугородний, часто просто разрывается. И пчеловодческое прошлое даёт себя знать: без пчёлокспасительниц он не мыслит жизни. За домом (дом не свой, епархиальный), на склоне в сторону речки, у него стоят ульи, семей пятьдесят. Своей семьёй столько мёда, конечно, не съесть. Угощает батюшка и своих гостей, отправляет подарки хорошим людям в разные концы страны.
А ещё отец Николай большой специалист по травам, лечебным, конечно. Откуда это у него? Наверное, собственные страдания подтолкнули к лечению природой. Все свои отвары и настои батюшка пробует на себе, потом только может рекомендовать чтото конкретному человеку. Но заниматься так называемым траволечением он не собирается — и некогда, да и не по положению: протоиерей, митрофорный, награждён двумя церковными орденами, быть ещё и доктором — както не очень…
Правда, в самых серьёзных случаях он в помощи не отказывает. Есть у него несколько годами проверенных рецептов, по большей части они и помогают при некоторых заболеваниях. Далеко за примером ходить не пришлось: подруга, которую мы «сманили» из Москвы в поездку, за год до этого перенесла очень серьёзное заболевание и операцию. После трапезы у батюшки мы задержались, чтобы поговорить с ним не на людях. Наша подруга рассказала о своём диагнозе и о проблемах со здоровьем. Батюшка задал несколько конкретных вопросов и потом сказал:
«Я дам тебе сейчас тото и тото (мы специально не называем эти растения, поскольку лечить по телефону или со страниц журнала, как мы считаем, нельзя). Сегодня не пей, а завтра утром чтобы была в храме на службе, на исповеди и на причастии. Никакие травы не действуют без молитвы. Лечит не трава — лечит вера, травка только подталкивает лечение».
Бывая потом не раз у отца Николая, мы многое слышали и от него, и от новых друзей из числа прихожан о разных чудесных историях, некоторые видели и сами. Ну вот, например, както летом мы были у батюшки на Божественной литургии. Было довольно много незнакомых людей, среди них один довольно странного вида: я ведь фотограф со стажем и както вижу людей, оцениваю их — без всякой определённой цели, но по старой журналистской привычке, стараясь не ошибиться в человеке, о котором, возможно, придётся потом писать. Так вот, идёт служба, батюшка молится в алтаре, все прихожане тихо стоят в летней церкви. И вдруг один из них (как раз тот самый, странного вида) выходит вперёд, падает на колени и в полный голос буквально кричит: «Простите меня, люди добрые, простите! Это я, я убил тех девушек, я виноват, простите меня!» В общем, кается в страшных преступлениях, о которых не так давно писали в газетах и говорили по телевизору. Всё это в голос, с рыданиями; служба, казалось бы, должна прерваться изза этого «грешника». Однако смотрю, никто из прихожан не бежит за милицией, чтобы арестовать преступника, да и батюшка не прерывает молитву. А грешник всё «кается»… Наконец чтение закончилось, отец Николай вышел на амвон и осенил всех крестом. На кающегося он взглянул лишь мельком, но этого было, видимо, достаточно: «грешник» затих, встал с колен и тихотихо спиной ушёл в задние ряды, а потом и из самой летней.
Я человек неискушённый, не мог сразу понять происходившего, а батюшка потом спокойно так рассказал, что случаи такие у него не редки; бывает, что детей малых приводят на причастие, а с ними такие истерики, такие припадки делаются, что только держись! Это, как говорит отец Николай, враг рода человеческого бушует, не хочет покидать душу облюбованного им дитя. Но покидает — изгоняет его батюшка с Божией помощью. А «грешник» этот — просто больной с неустойчивой психикой, наслушался страстей по телевизору, вот и принял их на себя. После службы, кстати, батюшка долго говорил с этим парнем, тот вёл себя совершенно нормально, покорно слушал и уехал потом успокоенным.
В чём сила убеждения отца Николая? Не знаю, но думаю, что в его нерушимой вере в Бога, которую он передаёт пастве. Причём он верит без всякой патетики, спокойно, твёрдо и нерушимо, своим примером служения Господу воодушевляя и нас. Вот он произносит проповедь, а слушатели у него по большей части одни и те же, и слушают они проповедь в который раз. Можно сказать, всю жизнь слушают. Но не одно и то же. И каждый раз покидают храм просветлённые, не говоря уж о прихожанах, которые издалека. Ведь специально едут и летом, и зимой, и в сушь, и в распутицу. Надо! Надо встретиться, надо послушать, надо привести детей, чтобы и они знали. Что знали? Словами этого не объяснить, однако дети очень чувствуют любовь Божию, а здесь любовь в самом высшем своём смысле!
Вера, только она делает чудеса. Както летом мы с моим школьным другом приехали в Ардабьево. У него тоже, как и у нашей подруги, о которой уже рассказывалось, было серьёзное заболевание. Приехали под Троицу, были на всех службах, причастились. На крестный ход мужчины взяли хоругви и фонарь, женщины же шли с иконами. Товарищ мой нёс тяжёлую хоругвь. Шли с пением, очень воодушевлённые. Вернулись в храм, и вы верите, смотрю я на лицо моего друга, счастливое, просветлённое, и понимаю: он победил болезнь, победил с верой, победил с Богом, Который всегда с нами!