16:48 15.07.2019РУССКИЙ ПАЛОМНИКПрекрасная ЛивадияКокухин Николай
I
В Крыму очень много святынь, и когда я прибыл на полуостров, то оказался в некотором затруднении. Куда в первую очередь направить свои стопы: то ли в Успенский монастырь в Бахчисарае, то ли в Херсонес, где крестился святой равноапостольный князь Владимир, то ли в экзотическую Балаклаву, то ли в Феодосию, где находится один из древних храмов Тавриды? После небольшого раздумья я выбрал прекрасную Ливадию — ведь она связана с именем Государя Императора Николая II и его Августейшей семьи. Здесь находятся две великие неразделимые святыни земли Русской — Ливадийский дворец и Царская тропа.
Стоял чудесный солнечный день; облаков на небе не было видно; на море — штиль. С высокого берега открывался изумительный вид на дальнюю овальную бухту, на Ялту, домики которой как будто кто-то держал в раскрытых ладонях, а дальше — тёмно-зелёный хребет и за ним знаменитый Аю-Даг. По его бирюзовой морской глади скользила изящная яхта с белоснежными парусами, оставляя за собой серебристый след.
Передо мной возник двухэтажный, радующий глаз, очень удачно вписанный в прибрежный пейзаж Ливадийский царский дворец; он был окружён пальмами, магнолиями, олеандрами, кустами розмарина.
«Рай на земле, да и только!» — подумал я, направляясь ко входу во дворец, где меня уже поджидал Владимир Михайлович Евдокимов, известный краевед, знающий Южный берег Крыма как свои пять пальцев, ну а уж Ливадийский дворец и Царскую тропу и подавно. Среднего роста, в спортивной шапочке, с рюкзаком на одном плече — с первой же секунды нашего знакомства между нами установились простые, чистосердечные отношения — так бывает всегда, когда встретишь единомышленника.
— А вот и жемчужина Южного берега Крыма, — сказал Владимир Михайлович, когда мы вошли под своды Ливадийского дворца. — Сюда можно приходить хоть каждый день — не надоест! А воздвиг этот архитектурный шедевр по желанию Государя Николай Петрович Краснов — ялтинский архитектор, мастер своего дела. Как вы думаете, за какой срок он возведён?
— Очевидно, потребовалось лет пять-шесть?
— Ничего подобного. Дворец построен за невиданно короткий срок — за семнадцать месяцев! Николай II был от него в восторге.
Мы вошли в рабочий кабинет Государя-императора. Меня поразил его строгий вид, продуманность планировки (размещение в угловой части особняка), обилие больших высоких окон и, как следствие этого, обилие солнечного света в нём. У окон, выходящих к морю, стоял большой письменный стол, а рядом с ним — герб Российской империи; в противоположной части кабинета — удивительной красоты камин.
«Да, заниматься в таком кабинете — одно удовольствие! — подумал я, переходя к шкафу, на котором стояла чудесная фарфоровая ваза. — Не сомневаюсь, что у Николая Александровича всегда было прекрасное настроение, когда он входил сюда».
Я не ошибся. В 1911 году Государь занёс такую запись в свой дневник: «Я в восторге от своего верхнего кабинета!».
— Обратите внимание на этот вышитый ковёр, — обратился ко мне Владимир Михайлович, когда мы оказались около камина (на ковре был изображён Николай II с супругой Александрой и Цесаревич Алексей). — Государю-императору его подарил персидский шах в честь 300-летия Дома Романовых. Интересна судьба этого ковра. В годы смуты он исчез, а в 1993 году был обнаружен на одном из европейских аукционов. Его выкупил известный коллекционер и меценат — барон Эдуард Александрович фон Фальц-Фейн, которому недавно исполнилось сто пять лет и который проживает в княжестве Лихтенштейн. Он любезно подарил ковёр Ливадийскому музею.
Во дворце была особая, домашняя атмосфера, которая согревала сердце; мне казалось, что сейчас из библиотеки или из другой комнаты выйдет сам Николай Александрович с оживлённым лицом, поздоровается с нами за руку, осведомится о состоянии здоровья и, убедившись, что мы находимся в самом лучшем расположении духа, пожелает нам счастливого пути.
«День мы проводим обыкновенно следующим образом, — записал в своём дневнике Государь, — встаём в 8½, кофе пьём на балконе и от 9½ до 11½ гуляем, я в это время купаюсь, когда вода не очень холодная; Аликс рисует, а я читаю до часу. Завтракаем с музыкой <…> Около трёх отправляемся на большую прогулку, возвращаемся домой не раньше 6 или 6½ ч. Я занимаюсь до 8 ч. Аликс в это время купает детей, кормит их и укладывает спать <…> В 11½ расходимся и ложимся в 12 ч.»
— Николай Александрович был прекрасным пловцом и не упускал ни одной возможности, чтобы сделать очередной заплыв, — сказал мой гид. — Он пишет: «Я купаюсь, когда вода не очень холодная». Смело купался, когда температура морской воды была девятнадцать, семнадцать и даже пятнадцать градусов.
— Руководителю такой великой державы, как Россия, здоровье было просто необходимо, — добавил я.
Государь каждый день работал в своём кабинете: принимал министров и посетителей с докладами. Обычно он выслушивал их стоя, вероятно, тем самым призывая докладчиков к краткости. Перед началом аудиенции он пробегал глазами начало и конец доклада, чтобы схватить суть. Считая визит исчерпанным, Царь обычно подходил к окну и становился спиной к посетителю. Тот понимал: пора удалиться.
Мы спустились на первый этаж.
— Наше представление о дворце будет неполным, если мы не прогуляемся по Итальянскому дворику, — заметил мой гид. — Это одно из самых очаровательных мест. Зайдя сюда, оказываешься как будто в Венеции или во Флоренции. («Так оно и есть», — отметил я про себя.) Неудивительно поэтому, что как только выдавался свободный час, и Николай Александрович, и особенно его дети любили приходить именно сюда.
— А сколько раз Царская семья приезжала в Ливадию?
— Всего четыре раза: осенью 1911-го и 1913-го и весной 1912 и 1914 годов. В июне 1914 года они выехали из Ливадии, не подозревая, что уже никогда не вернутся сюда.
Старшая дочь Государя — Ольга Николаевна — так писала о времени, проведённом здесь: «В Ливадии — жизнь, в Царском Селе — служба».
К Ливадийскому дворцу примыкает храм в честь Воздвижения Честного Животворящего Креста Господня.
— В этом храме Царская семья молилась, — сказал Владимир Михайлович, когда мы вошли внутрь.
— Они не пропускали ни одной праздничной службы.
Мы опустились на колени и поблагодарили Царственных страстотерпцев за возможность прикоснуться к их жизни в этом сказочном месте; помолились и о том, чтобы Государь и его Семья помогли русскому народу снова стать народом-богоносцем.
II
— Ну, а теперь — на Царскую тропу! — сказал я, покидая храм.
Тропа была тенистая, ровная, довольно широкая, обрамлённая аккуратной бровкой; летом от палящих солнечных лучей её надежно защищали высокие деревья, благодаря им и осенний ветер был не страшен.
— Владимир Михайлович, предположим на минутку, что Царь Николай II идёт сейчас с нами…
— Интересная, даже очень интересная мысль, — улыбнулся мой спутник.
— Он человек очень добрый и, я думаю, не отказался бы составить нам компанию…
— Но с нами он прошёл бы совсем немного…
— Почему?
— Потому что любил быструю ходьбу. Будучи человеком физически здоровым и выносливым, он с большим удовольствием ходил быстро, даже очень быстро.
— Его приближённые не поспевали за ним?
— Они и не пытались этого делать. Исключение составляли его адъютанты, которым по долгу службы нельзя было оставлять Государя одного где бы то ни было.
— А дочери?
— Дочерям такая ходьба не под силу.
— А как же охрана?
— Это самый интересный момент. Охранники были расставлены на всём протяжении тропы; когда появлялся Государь, они делали вид, что не замечают его: мол, мы просто гуляем и дышим свежим воздухом (Царь в шутку называл их любителями природы). Иногда Николай Александрович, как бы невзначай, быстрым шагом удалялся в сторону от тропы, и тогда среди охранников возникала настоящая паника, так как они не знали, куда же он делся. Это было похоже на игру в прятки.
Мы приближались к высокой белокаменной ротонде, которая стояла на самом кончике гигантской скалы. Я взял в руки фотоаппарат, но мой спутник удержал меня.
— Не торопитесь. Снимите сначала вот этот вид.
Он указал на тропу, с правой стороны которой росла старая, видавшая виды сосна.
«Что тут интересного? — подумал я. — Ничего особенного».
Однако проявил послушание и щёлкнул затвором.
Владимир открыл папку, из многочисленных фотографий выбрал одну и показал мне. Я увидел Царя-мученика Николая и Государыню-императрицу, которые шли по тропе как раз около этой сосны.
У ротонды Государь любил отдыхать после долгого пути. Мы тоже решили немного отдохнуть.
— Часто гулял по этой тропе? — задал я вопрос своему спутнику.
— Почти каждый день, — ответил он. Разве можно пропустить такое удовольствие? Длительная ходьба, как я сказал, помогала ему находиться в хорошей физической форме. Подолгу гуляя в одиночестве, он обдумывал важные государственные вопросы и в дальнейшем воплощал их в жизнь.
После отдыха ноги наши будто сами устремились вперёд.
— Отмечу один момент, который не каждый знает, — продолжил мой гид. — В один из приездов в Крым Государь заболел тифом. Болезнь была очень серьёзная, и врачи посоветовали ему несколько месяцев провести на Чёрном море и как можно чаще гулять по тропе — он это и делал: живительный крымский воздух лучше всяких лекарств помогал ему восстанавливаться.
— А я вспомнил интересный эпизод из жизни Государя, который, наоборот, знает каждый, кому не безразлична судьба Царской семьи, — заметил я. — В один прекрасный день Император надел на себя полную амуницию солдата 16-го стрелкового имени Императора Александра III полка (её вес более двух пудов!) и совершил переход по Царской тропе от начала до конца. Согласитесь, что не каждый Император способен на такой поступок, а только тот, который заботится о каждом своём подданном, и в первую очередь о солдатах, призванных защищать любимое Отечество. Пройдя немалый путь и почувствовав на себе, насколько тяжела солдатская доля, Государь, надо думать, ещё более полюбил своих верных воинов.
Море не уходило от нас, оно сияло сквозь грабы и каштаны, липы и кипарисы, оно было разное: то отливающее яркой ослепительной синевой, то бесконечной бирюзовой гладью, то покрывалось мелкой рябью, похожей на меха концертного баяна, то хмурилось под порывами ветра. Глядя на белоснежные дворцы, утопающие в зелени, на новенькие санатории, построенные на крутых откосах (ровного места на побережье практически нет), боковым зрением отмечая очередное объявление о пройденном пути, я с удивлением обнаружил, что усталости почти не чувствую: иду и иду, есть приятная утомлённость, которая нисколько не ослабляет энтузиазм.
— Сосновый бор! — воскликнул Владимир радостно. — Сосновый солнечный бор!
Мы вошли словно в иной мир; бор был освещён щедрыми солнечными лучами, в сиянии которых деревья выглядели золотыми; мои лёгкие взыграли от радости; тропа стала рыжей — от прошлогодней высохшей сосновой хвои. Где моя немощь? Где мои недуги? Где мой преклонный возраст? Нет этого ничего! Есть только ни с чем несравнимая радость! Есть только Ангел Хранитель, распростёрший надо мною свои крылья, и небесная музыка, звучащая в моём сердце! Она, эта музыка, сопровождала меня и тогда, когда сосновый бор остался позади, и тогда, когда солнце скрылось за лесным отрогом и появилось вновь.
Не сговариваясь, мы остановились как вкопанные: перед нами на левой стороне тропы стояла полусгоревшая липа; её нижняя внутренняя часть выгорела почти полностью; остался тонкий полукруг остова; примерно на трёхметровой высоте он раздваивался, сохранив только правую часть. А дальше мы увидели настоящее чудо: главный ствол липы сохранился вместе со многими ветвями, на которых трепетала жизнерадостная листва.
— Какой враг это сделал? — воскликнул я. — Как у него рука поднялась на эту красавицу? О чём он думал, когда жадное пламя пожирало её крону?
— Да ни о чём и не думал, — отозвался мой спутник. — Такие люди не привыкли думать…
«Судьба этой многострадальной липы схожа с судьбой России, — подумал я, присев на бровку. — Наши враги в течение многих веков старались уничтожить её, превратить население в рабов, но у них ничего не получилось. Россию уничтожить нельзя, а её народ нельзя поставить на колени, — она, наша любимая Родина, похожа на Неопалимую Купину, которая горит, но не сгорает».
Вскоре мы догнали темноволосую женщину, катившую детскую коляску; она шла не спеша; видимо, это была местная жительница, каждый день гулявшая по удобной дорожке. Она присела на ровно обтёсанное бревно; мы расположились рядом.
— Малыш хорошо растёт? — спросил я её, обменявшись приветствиями.
—Не по дням, а по часам. Ведь он живёт в Крыму, в том месте, где бывал наш святой Государь.
— Уже ходит ножками?
— Начинает. Жду не дождусь, когда самостоятельно начнёт ходить по тропе. Хочу, чтобы он вырос благочестивым христианином, беря пример с Цесаревича Алексея.
Мы улыбнулись пожеланиям женщины и отправились дальше.
Солнце снова исчезло, потому что мы шли у подножия высокой горы; из ущелья повеяло холодным ветром, пришлось ускорить шаг.
Начался затяжной подъём, правда, не очень крутой; дорожка изобиловала камнями, поэтому мы двигались по тропинке, проложенной пешеходами слева. Одолев подъём, мы оказались у ворот детского санатория.
— Всё, Царский путь закончен! — торжественно сказал Владимир. — Если быть точнее, то он заканчивается чуть дальше, на территории санатория, но нам туда не попасть, так как ворота закрыты. — Для кого закрыты, а для кого — нет, — возразил я, увидев, что сторож отпирает ворота для туристической группы, которая приближалась к нам.
Вместе с туристами (их интересовали имения и дворцы) мы прошли заключительную часть Царской тропы. Эти двести-триста метров были, пожалуй, самыми приятными, так как явились для нас нечаянной радостью, да и дорожка шла под уклон. У парадного входа бывшего имения Великого князя Александра Михайловича «Ай-Тодор» мы остановились.
— Сколько мы прошли? — спросил я, с удовольствием усаживаясь на удобную скамейку.
— Шесть тысяч семьсот одиннадцать метров.
— Ого, даже не верится!
III
Я посмотрел на часы: мы пробыли в пути три часа пятнадцать минут. Можно было пройти и побыстрее, но тогда мы многое бы потеряли. Царская тропа — это то место, где спешить нельзя, ведь мысленно мы всё это время шли вместе с Государем Николаем, с Государыней Александрой и их детьми. Вместе с ними мы дышали терпким воздухом, следили за морскими чайками, которые парили у самого берега, любовались светом и тенью леса, плывущими в бирюзовом небе облаками, слышали пение лесных птиц и ритмичный, завораживающий шум морского прибоя.
Это тропа особая, единственная в мире, отмеченная Божиим присутствием, одна из великих святынь Русской земли, чудный путь, пройти по которому — значит не только почтить память Царственных мучеников, но и вместе с ними помолиться о возрождении нашего возлюбленного Отечества.