10:59 28.07.2018Духовное рождениеВиктор Аксючиц
Крещение Руси ознаменовало пробуждение русского духа, было первым актом самосознания народа. В духовном выборе вполне оформился русский народ, объединивший племена восточных славян. Национальный генотип (природные черты характера, данные от рождения) избрал родственный себе культурный религиозный архетип.
Очевидно, некоторые религиозные представления язычниковславян были близки или, во всяком случае, бытийно не противостояли основным христианским истинам. Примечательно, что незадолго до принятия христианства князь Владимир пытался упорядочить языческий пантеон: кумиры пяти антропоморфных богов были установлены неподалёку от княжеского двора. Но «смотр» идолов не удовлетворил князя Владимира, и «пятибожие киевского княжеского пантеона» (Б.А. Рыбаков) прижилось ненадолго.
Князь Владимир оказался выразителем духовного состояния своего народа: «Гостеприимный, общительный, весёлый, несмотря на свои увлечения, насквозь проникнутый славянским благодушием, великий князь Владимир начинает чувствовать пустоту исповедуемого им язычества и стремление к чемуто новому, лучшему, способному удовлетворить душевную жажду, хотя для него и не ясную. На его зов стекаются миссионеры — представители разных религий; он свободно обсуждает, совещаясь со своими приближёнными, излагаемые ему учения, посылает доверенных лиц исследовать характер этих религий на месте и, убедившись посредством свободного исследования в превосходстве Православия, принимает его. За ним, почти без сопротивления, принимает новую веру весь русский народ. Процесс, который происходил в душе князя, был только повторением, более определённым и сознательным, того, что смутно передумала и прочувствовала вся тогдашняя Русь. Ибо этим только и можно объяснить отсутствие сопротивления столь коренному нововведению» (Н.Я. Данилевский).
Духовная жажда принудила русских людей обратить взор к Православию: с одной стороны, новая вера и культура не требовали радикального разрушения традиционного порядка жизни, то есть изначально были глубинно родственны; с другой, новая вера задавала идеалы, уже взыскуемые народной душой. Более всего пленили славянскую душу христианская духовность, христианские добродетели и представления о прекрасном. Историкам открывается всё более и более фактов близости ранней русской религиозности христианству, но сам факт невиданно гармоничного принятия христианства Русью уже свидетельствует о том, что русское язычество — это своего рода русский Старый Завет: путь народа к истинному Богу.
Знакомство княжеских посланников с византийской религией, описанное Несторомлетописцем, преисполнено сильнейших чувств радости, ликования, восторга от встречи с невиданно прекрасным и возвышенным, но вместе с тем единоприроднопритягательным: «Они же были в восхищении, удивлялись и хвалили их службу…» Они же сказали: «Ходилиде к болгарам, смотрели, как они молятся в храме, то есть в мечети, стоят там без пояса; сделав поклон, сядет и глядит туда и сюда, как бешеный, и нет в них веселья, только печаль и смрад великий. Не добр закон их, и пришли мы к немцам, и видели в храмах их различную службу, но красоты не видели никакой. И пришли мы в Греческую землю, и ввели нас туда, где служат они Богу своему, и не знали — на небе или на земле мы; ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой, и не знаем, как и рассказать об этом. Знаем мы только, что пребывает там Бог с людьми, и служба их лучше, чем во всех других странах; не можем мы забыть красоты той, ибо каждый человек, если вкусит сладкого, не возьмёт потом горького; так и мы не можем уже здесь пребывать в язычестве».
Больше всего народы разнятся ощущениями и чувствами: то, что для одних приятно и притягательно, для других отвратно, для одних — сладко, для других — горько; то, что для одних возвышенно, для других — смрад великий. Знаменательно, что именно в греческом храме русские посланники испытали нравственный, эстетический и умственный восторг от встречи с подлинным Богом — уже опознанным, своим Богом, иначе откуда им судить, что есть красота и что пребывает там Бог с людьми. «Здесь именно обнаружилось всего яснее какоето внутреннее сродство между византийской сущностью и славянским духом — сродство достаточно сильное, чтобы притянуть последнего к первой», – заметил в XIX веке европейский исследователь Г. Рюккерт.
Об этом пишет и современный учёный И.Р. Шафаревич: «Христианство было воспринято как нечто в своей основе близкое… Поражает, как ничтожны были трения, возникшие в связи с принятием христанства на Руси. Ведь нет же оснований считать наших предков какимито пассивными, равнодушными людьми: насильственной христианизации они, вероятно, сопротивлялись бы восстаниями, как их потомки — разрушению церквей в советское время… А мы читаем о столкновениях в Новгороде, продолжавшихся три (!) дня. Или о столкновении княжеской власти со жречеством старой религии, произошедшем изза того, что во время неурожая волхвы инициировали “охоту на ведьм”, вдохновляли убийства старух, по их мнению — виновниц неурожая. Летопись говорит и о случаях, когда «мужи княжьи» пытались защитить волхвов, сожжённых народом… Никакое пристрастное описание не может скрыть крупного социального конфликта: оно будет его лишь посвоему истолковывать… Поразительно, что такой грандиозный духовный переворот не вызвал глубокого раскола в народе».
Племена Киевской Руси обрели общность и чувство исторического предназначения благодаря обращению в христианство. Окраинные народы через христианизацию усваивали византийские и киевские культурные традиции. «Славянский язык становился общепринятым языком письменности и богослужения, постепенно вытесняя исконные финноугорские языки с Русского Севера на окраины: на запад в Финляндию и Эстонию и на восток вдоль Волги — в Мордовию и к черемисам» (Д.Х. Биллингтон). При этом различные формы языческого мировоззрения поразному, но вполне мирно соприкасались с христианством: «Многие верования, ритуалы, обычаи, связанные с язычеством, Церковь осуждала — но она их прощала. Другие же она восприняла как средства для выражения своих истин, как некий язык. Храмы часто воздвигались на месте языческих капищ — тем самым перенимая и какието их функции. Православные святые сливались с языческими божествами, занимая ту же “психологическую нишу” (Перун — Илья и Георгий, Велес — Влас и Николай и т.д.). В народе было, например, распространено покаяние Земле (за то, что её грудь рвали бороной) и исповедь Земле. Церковь осуждала исповедь Земле (в тех делах, исповедоваться в которых надлежало духовнику; это было связано и с тем, что в некоторых ересях: жидовствующих, стригольников — исповедь Земле заменяла церковную). Но, с другой стороны, Церковь принимала отношение к Земле как к священному существу женского пола: мужчина, лежавший брюхом на земле (т.е. в непристойной позе), подлежал епитимье… Многие древние ритуалы органически вошли в церковную жизнь: окропление скотины святой водой на Никольщину, молебны на поле. Бóльшая часть ритуалов явно распадалась на две части — одна совершалась в церкви, другая имела более древний характер: венчание — свадьба, крещение — крестины, отпевание — поминки и т.д.» (И.Р. Шафаревич).
Народ входил в христианскую вселенную, побытовому располагая там вековечные религиозные представления, привязанности, привычные ритуалы, годичные праздники. В народной религиозности языческая плоть вполне органично облекала христианскую духовность, хотя и не без драматических коллизий. Буйный языческий темперамент подвергался суровому укрощению: святые аскеты КиевоПечерского монастыря замуровывали себя в пещерах, закапывали себя в землю, изнуряли себя голодом, истязали своё тело, желая освобождения от телесных страстей и воспарения к Новому Небу — христианской духовности. Всецелая любовь к новому духу диктовала радикальное отвержение, почти умерщвление тела в борьбе с плотскими страстями и стихиями.
Но между крайностями двоеверия и яростного аскетизма формировалась русская православная традиция преображения плоти духом, носителями которой и были святые на Руси. «Таким образом, в Великой Руси имело место не столько двоеверие, сколько постоянное проникновение первобытного анимизма в развивающуюся христианскую культуру. Анимистическое восприятие природы гармонично сочеталось с православным отношением к истории в весеннем празднике Пасхи, который вызывал особое воодушевление на Русском Севере» (Д.Х. Биллингтон).
В природе взаимодействия на Руси христианства и темпераментного языческого характера во многом кроется загадка «бессловесных веков». Взаимопроникновение природного генотипа и культурного архетипа происходило веками, в результате чего сложились и существовали параллельно две культуры. Христианская — дневная культура одаряла грандиозным духовным космосом христианского эллинизма, её носителями были церковные и светские образованные слои. Языческая — ночная культура долго сохранялась в простонародных слоях, сосуществуя с христианской, что не могло проходить без определённых противоречий. «Язычество не отрицательная величина. Оно представляет собой определённую культурную ценность, которая с принятием христианства не обесценивается, а поднимается на высоту иного миропонимания. Есть такие слова в одном из псалмов: “Всякое дыхание да хвалит Господа…” Языческое представление о “всяком дыхании” поднято здесь на недосягаемую для язычества ступень… В крестьянской среде христианство распространилось очень быстро. И это невозможно было при помощи меча, но возможно при помощи самого язычества, которое христианизировалось и делало понятным христианство. Смерды видели в христианстве как бы продолжение своего язычества. Но открывались новые горизонты, и они эти горизонты готовы были принять» (Д.С. Лихачёв).
Ночная культура представляла собой смешение христианских представлений с преломленными через них языческими образами. В результате сложились некоторые специфические для Руси типические образы, которые считаются христианскими, но отсутствуют в других христианских конфессиях и даже в других православных культурах.
Генетически русский характер склонен более к стихийному воображению, чем к рациональному осмыслению. Яркая, талантливая славянская душа наделена воображением, сильным эстетическим восприятием, мечтательностью, но ей мало свойственна интеллектуальная аскеза и дисциплина. Дневная культура — это культура духа, высокого ума. Ночная культура — это культура воображения, мечтания, это более душевная культура.
Веками дневная культура овладевала ночной культурой. Христианизация Руси проходила невероятно динамично: уже через несколько десятилетий в стране было большое количество храмов, христиански просвещённый ведущий слой. Но стихия языческой души: мифологических образов, языческих представлений о мире, воображения — одухотворялась и христианизировалась довольно долго. В результате складывались разнообразные синкретические представления. Подобное было у всех народов, принявших христианство. Специфика русской христианизации в том, что языческие стихии не выжигались насильственно, как у европейских народов, а вполне органично сосуществовали в преображённом виде с новой верой. Многие бытовые христианские представления у русских имеют языческий источник, различные славянские племена вносили свою мифологию, поэтому весьма разнятся религиозные обычаи в различных областях России. Так сложилась своеобразная — нерационалистическая цивилизация, отличающаяся от западноевропейской большей душевностью, а в сфере мысли — большей художественностью и образностью.
Крещение в Православие славянских народов стало возможно благодаря просветителям — равноапостольным Кириллу и Мефодию, создавшим церковнославянский язык. Это явление уникально — на грани с чудом. При современных технологиях невозможно представить, как можно было в кратчайший срок создать и широко внедрить новую грамматику и язык. Но невозможное человеку возможно Богу — это было богочеловеческое деяние.
Чудесная провиденциальность этого явления сказывается и в том, что нецивилизованные племена получили совершенный язык и письменность, являющиеся носителями высоких духовных смыслов. Просветители тонко и деликатно сумели привить к неразвитым образам, существовавшим в македонском наречии южнославянского языка, высокие понятия и категории. Так, язычникиславяне имели представление о том, что жизнь человека кончается с его последним вздохом, когда исходит его дух. На обыденное представление «вздох — дух» органично накладывается высокое представление «дух — душа». Поэтому церковнославянский язык был органично воспринят восточными славянами как родной, и его освоение прошло за короткие сроки. Помимо этого, славянский язык по структуре, грамматике и принципам словообразования ближе к греческому, чем латинский. Высокая языковая культура Византии органично вошла в восточнославянскую почву. Церковнославянский язык стал одним из трёх — наряду с греческим и латинским — письменных и богослужебных языков средневекового христианства. Русский народ, в отличие от многих европейских народов, изначально получил возможность чтения Священного Писания на родном языке, что имело огромные последствия для формирования национального сознания: «Если правда, что русский народ глубже принял в себя и вернее сохранил образ Христа, чем всякий другой народ… то, конечно, этим он прежде всего обязан славянскому Евангелию» (Г.П. Федотов).
Киевская Русь была одной из последних стран, принявших христианство от Византии, но это была самая крупная страна. Как правило, в Православие обращались народы, присоединяемые к империи, но Русь политически никогда не подчинялась Византии. В то же время Константинополь оказал на неё гораздо большее культурное влияние, чем на некоторые имперские области. Крещение Руси произошло тогда, когда Византия переживала расцвет философской и богословской мысли. К этому времени закончились века богословских споров, в течение которых был разработан грандиозный объём богословскофилософских категорий, понятий, представлений. Вместе со Священным Писанием Русь получила доступ и к духовному богатству христианства. «Своя письменность позволила славянам перевести на родной язык книги, напитанные духом мудрости, содержащие сакральные истины, до того времени передававшиеся только на греческом, еврейском и латинском языках. Присоединение к ним ещё и славянского — а по агиографическому преданию, славянские буквы “открыл” Константину Сам Бог — включало славян в их собственном представлении в группу избранных народов, которым доверена божественная мудрость. Теперь и они могли “досьти наслаждь” (досыта наслаждаться), по выражению агиографа, “медвеныа сладости словесы святых книг”» (В.В. Бычков).
Князь Владимир строил прекрасные православные храмы, заимствовал великолепие византийских обрядов и служб. «Христианство сделалось для святого Владимира источником духовного света, озарившего не только его сердце, но и ум. Любовь к “книжным словесам” и данный им наказ “примати нарочитое у чади и даяти на учение книжное” священникам, которые должны были воспользоваться школою для утверждения новопросвещённых людей в вере, сделали его истинным отцом русского просвещения и родоначальником всей нашей духовной культуры, которая при самом своём зарождении была глубоко напоена духом Православия. Последнее оплодотворило самые её корни и не перестало питать во все последующие века» (митрополит Анастасий Грибановский).
При сыне князя Владимира Ярославе Мудром из Византии приезжает большое количество учёныхбогословов. Православие приобщало русских людей к богатейшей традиции богословскофилософского постижения бытия и смысла жизни: «Для тогдашних христиан богословие было действительно делом жизни, духовным подвигом, исповеданием веры, творческим разрешением жизненных задач» (протоиерей Григорий Флоровский)… «Споря как будто о словах и определениях, участники споров на деле защищали и отстаивали именно жизненное (теперь бы сказали “практическое”, или “экзистенциальное”) значение христианства, заключённое в слове “спасение”. Ведь спасение — это не магическое, извне совершающееся действие, оно зависит от целостности восприятия и усвоения человеком Божественного дара. А тогда богословие, то есть уразумение, выражение, исповедание Истины в словах, раскрывается как высшее, царское призвание человека, в нём восстанавливается причастность человека Божественному смыслу, первородство его как разумной личности в мире. Богословие есть раскрытие в понятиях разума — веры Церкви, не проверка её разумом и не подчинение ему, а, напротив, расширение самого разума до Откровения, согласование его с истиной, очевидной вере. Вера прежде богословия, и только потому и можно говорить о богословском развитии как о постепенном восприятии полной веры… Нелегко было найти слова для выражения веры, и потребовались века, чтоб переплавить в духе христианства саму мысль» (протопресвитер Александр Шмеман). Духовные сокровища, выплавленные в горниле патристической мысли, благодатно изливались в русскую душу.
Церковнославянский язык определил форму и содержание русского мышления, литературы и философии. «Если правда, что русский язык — гениальный язык, обладающий неисчерпаемыми художественными возможностями, то это потому, что на нём, и только на нём, говорил и молился русский народ, не сбиваясь на чужую речь, и в нём самом, в языке этом (распавшемся на единый церковнославянский и на многие народнорусские говоры), находя огромные лексические богатства для выражения всех оттенков стиля (“высокого”, “среднего” и “подлого”)» (Г.П. Федотов). Наш язык хранит древние пласты, расширяющие и обогащающие сознание, из которых при необходимости черпаются новые словообразования: «Современный русский литературный язык получился в результате прививки старого культурного “садового растения” — церковнославянского языка — к “дичку” разговорного языка правящих классов русского государства. Русский литературный язык в конечном счёте является прямым преемником староцерковнославянского языка, созданного святыми славянскими первоучителями… Благодаря органическому слиянию в русском литературном языке церковнославянской стихии с великорусской — словарь русского языка необычайно богат. Богатство это заключается именно в оттенках значения слов… стилистических типах и оттенках… совершенной технике образования “новых слов”… Сопряжение великорусской стихии с церковнославянской сделало русский литературный язык совершеннейшим орудием как теоретической мысли, так и художественного творчества… Русский литературный язык в отношении использования преемства древней литературноязыковой традиции стоит, повидимому, действительно особняком среди литературных языков земного шара… Будучи модернизированной и обрусевшей формой церковнославянского языка, русский литературный язык является единственным прямым преемником общеславянской литературноязыковой традиции, ведущей своё начало от святых первоучителей славянских, т.е. от конца эпохи праславянского единства… Унаследовала Россия традицию византийской культуры и хранила её даже после гибели Византии… унаследовала Россия и церковнославянскую литературноязыковую традицию и хранила её, в то время как гибли один за другим древние центры и очаги этой традиции» (Н.С. Трубецкой).
После Крещения в свете Божественного откровения беспредельно раздвинулись горизонты мировоззрения русского народа, наполнилось новым содержанием издавна известное. «Всматриваясь как бы в только что открывшийся ему мир: в природу, в историю, в общество, в самого человека и в творение рук его, — древний русич прежде всего переживает всё это эмоциональноэстетически: он радуется, изумляется, удивляется, скорбит, страшится, восхищается. В этих эмоциональных реакциях на мир, зафиксированных древними книжниками, и выявляется комплекс его эстетических представлений… Уповая на обещанную грядущую райскую жизнь, человек Древней Руси уже в этой жизни испытывал наслаждение от всего лишь указывавшего ему на блаженство “будущего века”. А таковыми для него выступали новая вера во всех её проявлениях и — шире — вся сфера духовности, в которую Русь окунулась, приняв христианство» (В.В. Бычков). Приобщение к прекрасной сфере духа наполняло радостью жизнеощущение русских людей (послы князя Владимира в соборе святой Софии в Царьграде) и пленило русскую душу, что было мощным стимулом к быстрому взлёту культуры Киевской Руси.
Через сто лет (!) после Крещения Русь стала христиански просвещённой страной, в которой было множество храмов и монастырей, имелось сословие учёного духовенства и грамотная аристократия. «Из варварской страны на краю света вдруг появилась держава с мировой культурой, мировой религией, и сразу это было ознаменовано расцветом древнерусской культуры… Русь сразу становится мировой державой, а Киев — соперником Константинополя» (С.С. Аверинцев).
Русское мировоззрение зарождалось как органичная цельность. «Если Европа приняла эстафету христианства из рук падающей Западной Римской империи и за десятьодиннадцать веков саморазвития пришла к идее гуманизма, то Русь почти пять веков оставалась под духовным патронатом живой и всё ещё могущественной Восточной Римской империи. Гуманизм породил европейское Возрождение, исихазм на русской почве — этический и общественный идеал святости» (А.Б. Горянин). Православие (в отличие от западноевропейского христианства) ориентирует русского человека на внутреннее совершенствование, а не на внешнюю деятельность, при этом умственная работа не сводится к рационализированию, а является актом целостного созерцания. В этой созерцательной углублённости большую роль играла художественная интуиция, образное мышление, эстетическое и нравственное чувство гармонии, меры и благообразия (в чём сказывалось влияние платоновской традиции). Древнерусский человек испытывал неприязнь к абстрактному рациональному мышлению, хотя изъяснялся последовательно и лаконично. Малословесный ум — не значит неразумный, не обладающий логосом. Молчаливый, созерцательнососредоточенный русский ум столетиями продумывал глубинные проблемы бытия, и когда заговорил в полный голос, то не догонял и не повторял беглый и прагматичный европейский ум, а сказал новое слово миру — в русской литературе XIX и философии XX века. Ныне русскому умозрению предстоит сказать вещие слова человечеству.