Пятница, 29 марта
Shadow

Тридцать семь лет и один день

23:17 26.12.2019Тридцать семь лет и один день

Сколько тысяч исповедей он услышал, скольким тысячам верующих он именем Господа отпустил грехи, сколько счастливых пар обвенчал, скольких младенцев окрестил и скольких своих сельчан (и не только своих) проводил в последний путь… Вся эта забота хорошо знакома каждому священнику, тут отца Николая трудно как-то выделить. Да он и не собирается выделяться: его работа будничная, но крайне необходимая — без неё нет Церкви, нет торжества Православия…

Протоиерей Николай Бобров

Ничего так просто не бывает, всё в нашей жизни совершается по Промыслу Божию. В мае 2003 года мы впервые поехали в Рязанскую область, практически без адреса, без всякой конкретики, но вот просто порывом. Перед этим был какой-то странный ночной звонок — ошиблись номером, спрашивали некую Александру; такой не было, но разговор как­то завязался. Выяснилось, что звонят с Рязанщины, из­под Сапожка (городок такой старинный), из села Михеи. Матушка Галина — так назвалась наша собеседница — приглашала нас, совсем незнакомых ей людей, посетить этот благословенный край, где так много вновь открытых храмов, где такие чудесные священники, где прекрасная природа, а главное — красота! Была весна, канун праздника Победы. Всё кругом цвело, и вообще было светло и радостно. И вот, как­то сразу решившись, мы собрались, пригласили с собой нашу старинную подругу и поехали — по сути, в незнакомый край, к совсем незнакомым людям, да ещё и по карте, потому как на словах путь в 350 вёрст объяснить нам, конечно, никто бы не смог.

Однако Господь помог, правильно нас направил и сберёг. Галина Александровна и Александр Андреевич встретили нас в Михеях у церкви Архистратига Михаила, симпатичные, уже не очень молодые люди с открытыми русскими лицами. Александр — офицер­танкист в отставке, Галина (по телефону она назвалась матушкой, поэтому мы решили, что она жена священника) — мастерица­повариха; они вдвоём с мужем много лет до этого работали в строящемся и организовывавшемся тогда неподалёку скиту Сергия Радонежского, подворье Данилова монастыря. А сейчас они на покое; здесь, в Михеях, у них домик, небольшое хозяйство; храм через дорогу, скит неподалёку… Что ещё человеку надо? Оказывается, общение. Они всю жизнь с людьми и на людях, деревенский же круг довольно узок, поэтому в гостях у них часто бывают и москвичи, и владимирцы, и тамбовчане, не говоря уж обо всей Рязанщине.

Приехали мы к вечеру, остаток дня ушёл на знакомство и разговоры. Наутро Галина предложила нам целую программу встреч и поездок, ближних и дальних. Конечно, мы побывали и в скиту Сергия Радонежского, и в Сапожке, в храме Николая Чудотворца, у настоятеля отца Олега, а главное — в селе Александровка, в церкви Казанской иконы Божией Матери, где познакомились, а спустя недолгое время и подружились с матушкой Серафимой. Встреча с этой чудесной женщиной дала нам очень многое, заставила как­то иначе относиться к окружающим, быть терпимее, не забывать, что Бог есть любовь. Матушке было тогда девяносто пять лет, живость и лёгкость её общения, разговора, движения просто изумляли. Она встретила нас, людей дальнего жительства и далёких от неё по возрасту, как давно знакомых; и она стала нам сразу, не будем бояться этого слова, родной. Дружба наша впоследствии имела своим плодом большую книгу «Век веры матушки Серафимы», которую издатель, москвич Вячеслав Валентинович, планировал выпустить к её столетию. Книгу мы подготовили и издали, жаль только, что матушка её не увидела: она оставила мир в свой девяносто девятый день рождения.

Наутро, 8 мая, хозяйка наша, узнав, что всех её гостей одолевают разные хвори, сказала твёрдо: «Едем к отцу Николаю, это под Касимовом, в селе Ардабьеве. Всё как рукой снимет». Касимов так Касимов. Сборы были недолги, и вот мы опять в пути. Не близко ехать, 180 вёрст, но за рассказами о рязанских чудесах и кудесниках время пролетело незаметно. К Владимирской церкви в Ардабьеве подъехали, когда служба ещё не закончилась. Первое, что нас поразило, — обилие машин около храма: десятка полтора­два. Село хоть и большое, но в одну улицу, и вот на десятки метров по обе её стороны около храма стоят машины, самые разные. Больше всего наших «Жигулей», были и «уазики» — самая популярная машина тогда на селе, но стояли и престижные внедорожники. Номера были тоже разные, не только рязанские, но и московского региона, владимирского, тамбовского…

Но это всё прелюдия. Нам хотелось, конечно, поближе познакомиться с батюшкой, про которого нам всю дорогу рассказывала Галина. Поспешили в храм, пока служба не кончилась. Храм не новый, построен в 1701 году, то есть ему уже три века. Следов реставрационных работ на нём не заметно, но они, наверное, и не требуются — построен был на совесть. Ремонты, конечно, за три века были, без этого ни один даже дворец не устоял бы.

Внутренний вид ардабьевского храма

Удивительно светлый храм и нарядный. Неведомый архитектор поставил его так, что всю литургию летняя церковь освещена через окна под куполом, свет с высоты падает прямо столбами. Иконы просто светятся, золото убранства горит, хотя всё в храме очень немолодое и должно бы таким и выглядеть. Но не выглядит. Чудеса, да и только!

Батюшка вёл службу один: диакона в церкви нет — сельская, очень небогатая, отцу Николаю помогают мужчины из прихожан, кто чаще, кто реже. Зато хор богатый: свои же деревенские бабушки поют так ладно, как будто всю жизнь на клиросе простояли. Хотя, скорее всего, так и было, ведь храм за три века никогда не закрывался, служба не прерывалась даже при Хрущёве; лишь в тридцатые годы церковь закрывали на один (!) день, а по некоторым сведениям, два раза по одному дню.

Народу в этот день в церкви было очень много, в летней даже не все поместились, стояли и в трапезной. Но акустика прекрасная, всё слышно, где бы ни стоять. Батюшка готовил прихожан к исповеди. Потом все подходили за отпущением грехов. Тут и нам удалось подойти к отцу Николаю покаяться, почувствовать его персты на склонённых головах.

Службы у отца Николая всегда довольно долгие, и сегодняшняя не была исключением. Потом была ещё и панихида, она служилась уже в зимней церкви — День Победы. Какие же большие записки с именами погибших воинов! Вот тут и понятно, как мы завоевали Победу — больше половины села осталось лежать в полях от Волги до Одера. А другая половина тянула колхозную лямку за палочки трудодней, не видя впереди перспективы — дети­то сбегали в город, едва закончив школу, а ведь вся надёжа была на них. Без них же перспектива была одна…

Ну что это мы всё о грустном? Ведь рассказ об отце Николае Боброве, а он человек очень светлый, лёгкий; он как сосна, к которой если прислониться, то всё тяжёлое она как бы растворяет, выводит из тебя. Так и с нашим батюшкой: поговоришь с ним, душу выложишь, он вроде бы в ответ и ничего особенного не скажет, а уходишь от него с хорошим настроением и даже с окрепнувшим здоровьем.

Ближе с батюшкой мы познакомились у него дома — нас и некоторых других приезжих он пригласил на трапезу. Всё было очень просто и душевно; большинство прихожан, приехавших издалека, были тут не впервые, нас легко приняли в общую беседу. Вот тут один важный момент: к отцу Николаю приходят, чтобы и посоветоваться, и попросить помощи в болезнях, а в итоге получается — побывал у друга. И никакого панибратства, просто ты уже свой. Но это — если батюшка увидит в тебе своего. Обман же он распознаёт безусловно и — прощает, если тот был без злого умысла. Ну а уж если пришёл с камнем за пазухой, то извини: вот Бог, а вот порог…

Как выглядит батюшка? Он невысокий: болезнь в юношестве несколько согнула его, но он очень бодр в свои 72 года. Всё домашнее хозяйство на нём, а без хозяйства в деревне нельзя. Матушка Антонина давно нездорова: и диабет, и высокое давление, так что и рада бы помогать, да где взять силы? Старший сын Сергей живёт здесь же, в Ардабьеве, но отдельно, своей семьёй. Церковное хозяйство всё на нём, а это занимает времени порядочно. Средний сын Николай пошёл по отцовской линии, служит в церкви в соседнем городке Елатьме. Отцова гордость и отрада. Младшая дочь Люба — медсестра, лечила народ в Ардабьеве и руководила хором во Владимирской церкви, сейчас перебралась в соседний Касимов. У неё сынок Андрей, дедова надёжа: годы­то идут, хотелось бы храм передать по­родственному, сам тут отслужил 37 лет как один день…

Николай Васильевич родился в тридцать седьмом, в том самом. Говорят, часто в семье после смерти кого­нибудь из родственников рождается ребёночек — как бы взамен ушедшего. Наверняка многие замечали такую закономерность либо в своей родне, либо в окружении. Так и с Николаем Бобровым; думается, он родился в возмещение тех немыслимых потерь, что понесла Россия в страшные годы. Родился он здесь же, на рязанской земле, в деревне Земское Касимовского района. Ему было четыре года, когда отец ушёл на войну. Ушёл — и всё, как в воду канул. Потом пришло известие, что пропал без вести. На Колю даже выплачивали какую­то пенсию за отца. Война кончилась, прошло уже два года после Победы, надежды на возвращение никакой, матери надо как­то устраивать свою жизнь. И тут отец вернулся — весь израненный, еле живой, но живой!

9 мая 2003 года. Московские гости у батюшки. Справа в черном — Галина Александровна Кобзева из села Михеи, которая нас и привела в Ардабьево

Где он был: в немецком ли концлагере, в нашем ли или на Валааме, где фронтовых калек собирали, — неизвестно. Да и пожить Василию толком с семьёй не пришлось; одно утешение — похоронен в родной земле. А Коля уже большой, ему десять­одиннадцать, надо матери помогать. К тому времени семья перебралась в село Маковеево (это под Тумой — посёлок такой в Клепиковском районе); мать нашла хорошего человека, постарше себя, вдовца, и вышла за него замуж…

Там, в Маковееве, мама была сторожем в местном храме, ну и Коля при ней. В храме он с 9 лет, всё церковное было ему родное, знал все службы, все иконы, все книги. В храме приходилось даже ночевать: мама по должности, а Николай при ней, охранял сторожиху. Так получилось, что год целый жили в храме — такое было время. Первой книгой, которую он взял в руки, был «Закон Божий». По нему он и научился читать, да не просто читать — он читал отлично по­церковнославянски.

С девяти лет у Николая начались боли в спине, в позвоночнике. В деревне, конечно, особенно здоровьем­то не занимались, лечили его в основном по­домашнему. Но время шло, боли становились всё сильнее (детали батюшка не очень­то рассказывал), дошло дело до специальной больницы (вроде бы где­то под Москвой). По всей видимости, это был диспансер или туберкулёзная больница. Одним словом, шестнадцатилетнего парня уложили в кроватку, да не в простую, а в гипсовую. На два года, представить даже трудно! Была такая повесть у Владимира Лакшина — «Закон палаты», весь этот ужас гипсовых кроваток и прочих «прелестей» туберкулёзной больницы он там описал с большой художественной силой. Возможно, батюшка лежал с Лакшиным в одной больнице, возможно, даже в одно время, возможно, даже в одной палате. Правда, гордиться тут особенно нечем; скорее — товарищи по несчастью.

После больницы была деревня Клетино, кончил там двухгодичную школу пчеловодов и стал работать в совхозе «Касимовский». Дали ему ни много ни мало три пасеки — 250 пчелиных семей. Думается, пчёлки и прибавили будущему батюшке здоровья: как известно, кого пчела кусает, того и лечит. Во всяком случае, Николай Васильевич вполне счастливо проработал в совхозе одиннадцать лет, тогда же и женился. Возможно, так бы занимался пчёлами всю жизнь, но Господь определил иначе — детские годы в церкви не прошли даром. Тогдашний рязанский епископ Борис (Скворцов) в 1971 году рукоположил Николая Боброва во диакона, место службы определил ему в Троицком храме в посёлке Тума Клепиковского района. Настоятелем в Троицкой церкви был протоиерей отец Пётр, под руководством которого диакон Николай прошёл хорошую духовную и практическую школу. В Троицкой церкви диакон Николай прослужил год. Дальше мы цитируем сайт Рязанской епархии, фрагмент опубликованного там «Жизнеописания» епископа Рязанского и Касимовского (Скворцова): «В течение последнего года перед кончиной Владыка Борис часто болел. За неделю до смерти он совершил в кафедральном Борисоглебском соборе свою последнюю Божественную литургию, за которой рукоположил диакона Николая Боброва во пресвитера (иерея). Скончался Преосвященный Владыка Борис (Скворцов) 11 августа 1972 года, тихо сидя в саду епархиального управления».

Рукоположен отец Николай был 7 августа 1972 года. Началась жизнь священническая. Что за эти годы было — не счесть. Духовная жизнь у батюшки Николая не противопоставлена семейной, бытовой. Какое может быть противопоставление, когда один сын священник, второй — правая рука в храме, дочь много лет в хоре, внук, возможно, продолжатель дедовой службы, матушка — как секретарь на телефоне, телефон, в основном междугородний, часто просто разрывается. И пчеловодческое прошлое даёт себя знать: без пчёлок­спасительниц он не мыслит жизни. За домом (дом не свой, епархиальный), на склоне в сторону речки, у него стоят ульи, семей пятьдесят. Своей семьёй столько мёда, конечно, не съесть. Угощает батюшка и своих гостей, отправляет подарки хорошим людям в разные концы страны.

Отец Николай за богослужением в День Святой Троицы

А ещё отец Николай большой специалист по травам, лечебным, конечно. Откуда это у него? Наверное, собственные страдания подтолкнули к лечению природой. Все свои отвары и настои батюшка пробует на себе, потом только может рекомендовать что­то конкретному человеку. Но заниматься так называемым траволечением он не собирается — и некогда, да и не по положению: протоиерей, митрофорный, награждён двумя церковными орденами, быть ещё и доктором — как­то не очень…

Правда, в самых серьёзных случаях он в помощи не отказывает. Есть у него несколько годами проверенных рецептов, по большей части они и помогают при некоторых заболеваниях. Далеко за примером ходить не пришлось: подруга, которую мы «сманили» из Москвы в поездку, за год до этого перенесла очень серьёзное заболевание и операцию. После трапезы у батюшки мы задержались, чтобы поговорить с ним не на людях. Наша подруга рассказала о своём диагнозе и о проблемах со здоровьем. Батюшка задал несколько конкретных вопросов и потом сказал:

«Я дам тебе сейчас то­то и то­то (мы специально не называем эти растения, поскольку лечить по телефону или со страниц журнала, как мы считаем, нельзя). Сегодня не пей, а завтра утром чтобы была в храме на службе, на исповеди и на причастии. Никакие травы не действуют без молитвы. Лечит не трава — лечит вера, травка только подталкивает лечение».

Бывая потом не раз у отца Николая, мы многое слышали и от него, и от новых друзей из числа прихожан о разных чудесных историях, некоторые видели и сами. Ну вот, например, как­то летом мы были у батюшки на Божественной литургии. Было довольно много незнакомых людей, среди них один довольно странного вида: я ведь фотограф со стажем и как­то вижу людей, оцениваю их — без всякой определённой цели, но по старой журналистской привычке, стараясь не ошибиться в человеке, о котором, возможно, придётся потом писать. Так вот, идёт служба, батюшка молится в алтаре, все прихожане тихо стоят в летней церкви. И вдруг один из них (как раз тот самый, странного вида) выходит вперёд, падает на колени и в полный голос буквально кричит: «Простите меня, люди добрые, простите! Это я, я убил тех девушек, я виноват, простите меня!» В общем, кается в страшных преступлениях, о которых не так давно писали в газетах и говорили по телевизору. Всё это в голос, с рыданиями; служба, казалось бы, должна прерваться из­за этого «грешника». Однако смотрю, никто из прихожан не бежит за милицией, чтобы арестовать преступника, да и батюшка не прерывает молитву. А грешник всё «кается»… Наконец чтение закончилось, отец Николай вышел на амвон и осенил всех крестом. На кающегося он взглянул лишь мельком, но этого было, видимо, достаточно: «грешник» затих, встал с колен и тихо­тихо спиной ушёл в задние ряды, а потом и из самой летней.

Я человек неискушённый, не мог сразу понять происходившего, а батюшка потом спокойно так рассказал, что случаи такие у него не редки; бывает, что детей малых приводят на причастие, а с ними такие истерики, такие припадки делаются, что только держись! Это, как говорит отец Николай, враг рода человеческого бушует, не хочет покидать душу облюбованного им дитя. Но покидает — изгоняет его батюшка с Божией помощью. А «грешник» этот — просто больной с неустойчивой психикой, наслушался страстей по телевизору, вот и принял их на себя. После службы, кстати, батюшка долго говорил с этим парнем, тот вёл себя совершенно нормально, покорно слушал и уехал потом успокоенным.

В чём сила убеждения отца Николая? Не знаю, но думаю, что в его нерушимой вере в Бога, которую он передаёт пастве. Причём он верит без всякой патетики, спокойно, твёрдо и нерушимо, своим примером служения Господу воодушевляя и нас. Вот он произносит проповедь, а слушатели у него по большей части одни и те же, и слушают они проповедь в который раз. Можно сказать, всю жизнь слушают. Но не одно и то же. И каждый раз покидают храм просветлённые, не говоря уж о прихожанах, которые издалека. Ведь специально едут и летом, и зимой, и в сушь, и в распутицу. Надо! Надо встретиться, надо послушать, надо привести детей, чтобы и они знали. Что знали? Словами этого не объяснить, однако дети очень чувствуют любовь Божию, а здесь любовь в самом высшем своём смысле!

Вера, только она делает чудеса. Как­то летом мы с моим школьным другом приехали в Ардабьево. У него тоже, как и у нашей подруги, о которой уже рассказывалось, было серьёзное заболевание. Приехали под Троицу, были на всех службах, причастились. На крестный ход мужчины взяли хоругви и фонарь, женщины же шли с иконами. Товарищ мой нёс тяжёлую хоругвь. Шли с пением, очень воодушевлённые. Вернулись в храм, и вы верите, смотрю я на лицо моего друга, счастливое, просветлённое, и понимаю: он победил болезнь, победил с верой, победил с Богом, Который всегда с нами!

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *