20:42 07.05.2019ВЕРУЮКаждому своёЕлизавета Калмыкова
— Неужели Пасха?..
Заслышав воскресный благовест, золотой зайчик прыгнул под самый купол, встрепенулся и затих. Олег наблюдал, как медленно гаснет под сводами храма единственная примета наступившей весны. А ведь в этом году она обещала быть ранней…
— В этом… есть какая-то закономерность, — подумал Олег. — Но почему? Почему почти всё складывается вопреки?.. Вплоть до мелочей.
Память мгновенно прокрутила кадры из повседневной короткометражки: туго сомкнувшиеся створки вагона, за которыми навсегда исчезло милое создание в голубо-дымчатом платье, хищное острие стрелок не прозвонившего будильника, экзаменационный билет с одним из трёх непроработанных вопросов.
Как бы желая отвязаться от наплыва воспоминаний о бесчисленных промахах и осечках, Олег откашлялся в сторону и… неожиданно почувствовал себя под прицелом девичьих глаз. Блеснув в дымке восходящего ладана, эти глаза не скрывали любопытства.
— Вот ещё! — буркнул про себя привыкший к вниманию слабого пола гордый бурсак. — Нашла место для смотрин.
Однако что-то зацепило его и, желая остаться незамеченным, он ещё раз посмотрел в сторону колонны, у которой стояла девушка.
— Где я мог видеть её лицо?..
От незнакомки не ускользнул этот тайный манёвр, и, перехватив его взгляд, она приветливо кивнула.
— Ну, начинается! — вспыхнул Олег и резко отвернулся. Этот жест независимости показался ему недостаточным, и, будто закрывая забрало от внешнего вторжения, он плотно стиснул зубы, отчего его мужественное лицо сделалось почти надменным.
Будучи одним из самых взрослых студентов на курсе семинарии, Олег был настроен бескомпромиссно: выбор поприща устремил всю душевную энергию и волю к намеченной цели. Светский вуз и армия давно позади. Жажда деятельности томила его. Мысленно он жил уже в будущем: где-то на Дальнем Севере, среди дикого, почти безграмотного народца, пребывающего в мóроке язычества, или в горном кавказском селении, где открытая христианская проповедь каждую минуту могла стоить жизни. Как неофиту-воителю, ему хотелось не просто трудностей, но ратных подвигов. Хотелось самостояния и в то же время полной самоотдачи. Пока ещё смутно улавливалась им та грань, что отделяла пыл собственной натуры от жара, возбуждаемого даром веры. Иногда в мысленных странствиях прозревал он рядом с собой женское лицо, черты которого были не прорисованы, невнятны. Светящееся облако окутывало это видéние, и Олег почти физически ощущал тепло, исходившее от него, а иногда тихий свежий аромат, тот самый, что наполняет воздух после весеннего дождя. Вот и сейчас таинственное облако встало перед ним, и по сердцу прокатилась горячая волна.
— Но зачем? — успел возразить помыслу неопытный аскет. Усилием воли сердечное движение было остановлено. Образ послушно погас вместе с солнечным пятнышком под куполом.
Спортивный, полный сил молодой мужчина, Олег глухо тосковал по той земной радости, что могла подарить только та, ещё не встреченная им единственная, ради которой он зарекался свернуть горы. Зарекался, но…
Теперь даже самому себе не хотелось признаваться в том, что сил распроститься с прежней мечтой у него не было. Всё чаще Олег задумывался об иночестве — пути, совсем недавно представлявшемся ему мучительным, невозможным.
Нет, мысль эта не окрепла в горниле жизненных испытаний, вызывающих перемену ума, не было на то и особого благословения духовника. Но было огневое, почти ожесточённое волевое стремление перевернуть унылый ход вещей, добраться до самой сердцевины жизни: без всякого снисхождения к себе, без тайной уютной гавани для себя. Он истово верил, что именно ожесточением воли сможет взять намеченную высоту.
— Ну и пусть — супротив! Кое-что зависит и от меня… — продолжал мысленный монолог Олег. — Было бы банальным слюнтяйством повестись на улыбку какой-то девчонки. Да и что мне до того?! — удивлялся он сам себе. — Почему я вообще завёлся? Тема закрыта. Навсегда!
Словно запечатав клятвенным словом сердце, он ещё раз метнул решительный взгляд в сторону колонны, но искусителя в женском обличии там не обнаружил.
В храме было людно, несмотря на то, что первый пасхальный вечер сулил собрание самых стойких — тех, кто явно не торопился встречать Праздник за тучным столом. Тень умиротворённой усталости лежала на лицах молящихся, а под медными струями вечернего солнца некоторые из них казались ожившими и сошедшими с храмовых стен иконописными ликами.
Пытаясь освободиться от навязчивого впечатления, Олег вслушивался в слова пасхального песнопения.
— Христос Воскресе! — бархатный звучный бас диакона сотряс пространство храма весенним громовым раскатом, отчего задремавший было под куполом солнечный зверёк вздрогнул. Вздрогнул и Олег, почувствовав задор от прилива новых душевных сил, позволявших остаться верным себе и своему зароку. Заметив трепет крохотного светового блика над собой, он не смог сдержать улыбку:
— Надо же, и этот откликнулся. И тебе «Воистину воскресе»!
Перед тем как хор успел пропеть отпуст, отец дьякон вышел из южных алтарных врат и пробежал весёлыми глазами по лицам прихожан. Продолжая тайное сражение с собой, Олег не сразу догадался, что красноречивый жест священнослужителя был адресован именно ему.
Неуверенно подавшись вперёд и отстранив непоколебимо стоявшую на пути даму в причудливом головном уборе, он взбежал на солею.
— Что это ты, сокол, замечтался? Где паришь? Признавайся!
— Простите, отец Николай, виноват.
Дьякон по-отечески непринуждённо хлопнул молодого человека по плечу.
— Добре, сынку! Давай оперативно собери корзину яиц: сейчас будем христосоваться с народом Божиим.
— А сколько? — по-школярски бездумно выпалил Олег, тут же устыдившись нелепости своего вопроса.
Отец Николай снова усмехнулся:
— Чай, немало! Видишь, сколько ревнителей?
Тут же, в укромной нише у окна, обжитой избранным кругом прихожан, Олег нашёл заранее подготовленный хлопотливой матушкой Еленой короб. Быстро наполняя его самым пасхальным и самым нехитрым угощением родом из детства, он, столь же по-детски, простодушно размышлял, как было бы чудесно, окажись теперь этих пёстрых гостинцев, символизирующих жизнь, ровно столько, сколько людей в храме.
Ещё не оформленный игрой воображения сюжет о пасхальном чуде поглотила вспышка залучившихся перед мысленным взором Олега глаз. Они вспорхнули, будто крыльями, тёмными ресницами и погасли.
— Она… быть может, тоже подойдёт, — не без досады на себя подумал Олег. — И зачем я держу это в голове? Что ж, пусть подойдёт! Улыбнусь просто, вежливо и отстранённо, чтоб уразумела: не место в храме глазки строить!
Служба закончилась. Лица богомольцев оживились и просияли улыбками взаимных поздравлений. Мгновенно образовавшаяся вереница паломников потекла мирно шуршащим ручейком к амвону, где уже стоял отец Николай с Олегом.
— Ишь какой шустрый! — засмеялся отец Николай, отметив, с каким воодушевлением и проворностью рука помощника ныряет в короб с крашенкой.
— Да не спеши, сокол! Народ ещё не весь подтянулся.
— Боюсь, не хватит, отец Николай. Может, ещё добрать?
— Не переживай. Каждому своё, — неожиданно философски заключил священнослужитель.
И всё же, видя, как стремительно тает радужное подношенье, Олег внутренне ёжился — так не хотелось, чтобы в Пасху кто-то почувствовал себя обделённым, пусть и в такой малости.
— А её всё нет, — пронеслась молния предательской мысли. — Значит, из захожан. Тем лучше.
Последние кругляшки сиротливо скатились в пригоршню. Олег вложил их в одновременно протянутые к нему две ладони.
— Ну вот и всё… — выдохнул он и смущённо поднял глаза. Сердце часто забилось: неужели и впрямь каждому своё?
«Мирный ручеёк» как-то внезапно иссяк. Впереди — никого…
Олег посмотрел в сторону отца Николая, но тот с кем-то увлечённо беседовал, не замечая его недоумения.
По старинному чугунному полу храма танцевали закатные лучи, невнятные интонации отдельных голосов сливались в густое, гулкое эхо. Олег внимательно огляделся и, всё ещё не доверяя своей чаянной радости, направился к заветной нише у окна: ему хотелось в уединении осмыслить произошедшее маленькое чудо.
Припомнились детали: пустой короб, всполохи света в пригрезившемся лице и даже одно-единственное красное яичко, припрятанное в карман подрясника. Для себя.
— Христос воскресе! — прозрачной капелью прозвенел голосок непонятно откуда. В то же мгновенье Олег увидел перед собой хрупкую девичью ручку, сжимавшую аккуратно завёрнутое в золотистую обёртку пасхальное яйцо, а затем знакомые лучистые глаза незнакомки.
— Это тебе! — стараясь не выдать волнения, сказала она.
— Воистину воскресе! — поспешно запустив руку в карман, Олег извлёк свой припас.
— А это… — тебе.
Не зная, чем заполнить возникшую многозначительную паузу, они оба просто смотрели друг на друга.
— Ну вот, Господь среди нас, — поборов смущение, произнесла незнакомка.
— И был, и есть, и будет, — тепло отозвался Олег и, сам не ведая почему, рассмеялся.
— Значит… навсегда?
— Навсегда.