Четверг, 28 марта
Shadow

Семь крестов Великого князя

14:45 17.02.2019РУССКИЙ ВЕКСемь крестов Великого князяЛюдмила КолокольцеваСемь крестов Великого князя Сергия Романова

Золотой и простой; строгий мощевик и ювелирный шедевр… Шесть крестов, которые можно потрогать рукой, — от крестильного детского крестика, надетого в церковном Таинстве, до величественного бронзового монумента, поверженного рукой пролетарского вождя… Как красноречивы эти вехи-символы, прообразующие седьмой — крест судьбы, самый тяжёлый и трагичный…

Сентябрь 1856 года… Позади коронация, с её вынужденными разъездами и утомительными приёмами, с официальными раутами и феерическими балами-маскарадами, мельканием встреч и калейдоскопом лиц. Для женщины, ожидающей ребёнка и к тому же страдающей туберкулёзом, 20 дней сплошных празднеств — серьёзная нагрузка, тем не менее Александр II с супругой спешат не домой, а в Троице-Сергиеву Лавру и, не сговариваясь, дают у раки преподобного обет: родится мальчик — нарекут Сергеем. Такого имени в царской династии ещё не было.

30 апреля 1857 года фрейлина А. Ф. Тютчева запишет в дневнике: «У императрицы вчера, 29 апреля, родился сын — маленький Великий князь Сергей Александрович».

Вымоленное дитя поцеловано Богом. Хотя Сергей был седьмым, предпоследним ребёнком в семье, именно его рождение святитель Филарет Московский назвал «знамением на благое», прозрев печать избранничества, почившую на младенце.

Проникновенные молитвы 4-летнего Серёжи трогали даже чёрствые сердца; отроческие мечты воспаряли к горнему миру: 7-летний Сергей, отправленный в Москву укрепить лёгкие, жаждал побывать на архиерейской службе в Успенском соборе Кремля. В ту поездку малыш отстоял долгую литургию в Алексеевском храме Чудова монастыря — в том храме, куда 40 лет спустя москвичи придут для последнего прощания с ним. «Не раз приятно беседовал я с Великим князем Сергием Александровичем…» — писал царю святитель Филарет. На прощание он благословит мальчика крестом с мощами преподобного Сергия. Великий князь всегда будет надевать святой дар в дни Причастия.

«От чистого истока»

Благочестивая мать не посрамила свой обет, влияя на сына личным примером. Её милосердие не знало границ, её дающая рука не оскудевала. Стоявшая у истоков Российского Красного Креста, она привила детям сострадательность и доброту, научила молиться. Её заботами православная Палестина прирастала школами; на её деньги строились на Святой Земле больницы для паломников. Князь Сергей продолжит дело матери.

Её присутствие облагораживало, её свет согревал, а чистота не терпела лукавства. «Она единственная из тех, кого я знаю, называет добро добром, а зло злом», — утверждала наставница Великого князя А. Ф. Тютчева. Смерть матери потрясёт домашние устои. Старший, Александр, выразит надежду на её канонизацию. «Всё, что у меня было святого, лучшего, — всё в Ней я потерял», — напишет Сергей.

Говорили, её молитвы хранили венценосного супруга. Не пройдёт и года, как смерть заберёт и его.

Как-то в семейном кругу называли любимых святых. Дошла очередь до Сергея. «Папá», — уверенно молвил малыш, но смутился, увидев реакцию. Детское сердце прозревало сокровенную суть отца, который, по словам историка В. О. Ключевского, «не хотел казаться лучше, чем был, и часто был лучше, чем казался».

Наставники Великого князя Сергия Романова

Чем больше свобод дарил он народу, тем ненасытнее становились аппетиты, тем яростнее вскипал гнев народовольцев. Для ненависти не нужны причины — ей повод подай, а его-то она всегда сыщет. Не реформ они жаждали — жаждали крови, почти 15 лет одержимо охотясь на царя: стреляя, готовя крушение поезда и взрыв во дворце, роя подкопы… Незримая Божья десница отводила беду.

Однако 1 марта 1881 года, дважды избежав несчастья, Государь всё же пал жертвой взрыва. В тот день он собирался одобрить конституционный проект. Накануне раб Божий Александр причастился Святых Таин. Шла 1-я седмица Великого поста.

Агония длилась почти час, надрывая души близких. Срочно вызванный в Зимний дворец протоиерей Иоанн Рождественский ещё раз причастил страдальца и стал читать отходную. Лейб-медик Боткин, щупавший пульс царя, разжал руку.

Подкошенного горем батюшку — духовника царицы и её сыновей, законоучителя Великих князей разобьёт паралич; не оправившись от потрясения, он переживёт царя лишь на год.

Продолжатель священнической династии, уходящей корнями во времена Петра I, выходец из владимирской глубинки, отец Иоанн был из числа тех цельных, бесстрашных людей, кто «истину царям с улыбкой» говорит. Так, он отказался тайно венчать сестру Александра II с графом Григорием Строгановым, в принципе не приемля обмана. Мария Николаевна нашла более сговорчивого батюшку, а Александр II доверил Ивану Васильевичу своих сыновей, решив, что более достойного священника не найти.

Рано потеряв жену и детей, отец Иоанн всю нежность души перенёс на воспитанника, разделяя с ним игры и трапезы, наставляя на всякую правду. Мальчик отвечал любовью.

В день своего 20-летия Великий князь попросил мать подарить духовнику наперсный крест. Зная толк в изящном, она сама сделала эскиз, подобрала самоцветы. Растроганный отец Иоанн завещал дар ученику. После его смерти крест, убранный в серебряный оклад, поместили на престол в домовом храме Сергея Александровича, а по его кончине перенесли в храм-усыпальницу при Чудовом монастыре, к останкам Великого князя.

«Вопрос сердца»

«…Если Бог заставил Вас пройти через такую суровую школу страдания в том возрасте, когда в жизни обыкновенно знают только радости, сладостные мысли и беззаботность, — значит, Он много спрашивает с Вашей души и призывает её к серьёзной задаче…». Письмо А. Ф. Тютчевой застало Великого князя на Святой Земле, куда он, похоронив отца, отбыл с братом Павлом и кузеном Константином.

«Чистые, благие и святые души царевичей пленили меня», — записал в дневнике архимандрит Антонин (Капустин), начальник Русской Духовной Миссии в Иерусалиме.

Однажды Александр II сказал князю Оболенскому, главе Палестинского комитета: «Это для меня вопрос сердца». Вопросом сердца стала Святая Земля и для его сына, удручённого безотрадным состоянием Православия в Палестине и бесправным положением русских богомольцев, ярко обрисованным в мемуарах протоиерея К. Фоменко. В течение 10 суток плавания на пароходе Ллойда русским паломникам отказывали даже в чистой кипячёной воде, запрещали молиться. «Нас на палубе толкали матросы, как рабочий скот… — с горечью писал батюшка. — Могу сказать только одно: было не без скудости».

Палестина

Золотой крест с частицами Животворящего Древа, возложенный на него Патриархом Иерофеем у подножия Голгофы, Сергей Александрович воспринял как призыв Божий. Через год он возглавил Императорское Православное Палестинское общество, имевшее 50 рублей долгу, и руководил им 23 года, до конца жизни. Дело мужа продолжит Елизавета Фёдоровна. К 25-летнему юбилею обществу будет что показать: владения ценностью почти в 2 млн рублей, 8 подворий для 10 тыс. паломников, больница, 6 амбулаторий, которые, ежегодно принимая до 60 тыс. больных, снабжали их бесплатным лекарством; 101 учебное заведение на 10 400 учеников, 347 изданий по палестиноведению. Но величайшее диво заключалось в том, что мечта прикоснуться к земной жизни Христа приблизилась даже к беднейшим крестьянам: символическая цена «паломнических книжек» открывала путь в оба конца. Заметно облегчали издержки путников и «палестинские постройки» — странноприимные дома с чайными, столовыми, читальнями, прачечными и русскими банями.

Вторично побывав на Святой Земле после создания Палестинского общества, протоиерей К. Фоменко восхищался организацией дела и благодарил устроителей за обходительность и порядочность, за комфорт и возможность открыто молиться. «Садясь на пароход в Одессе или Севастополе, наш паломник теперь водворяется на родном пароходе дёшево до самой Яффы. Здесь он как у себя дома». Далее мемуарист повествует о школах, основанных Палестинским обществом, где арабских детей обучали русскому языку и знакомили с Православием: «Это просто был цветник малюток, жизнерадостных, приветливых. Таких школ общество основало в полудикой Палестине и Сирии немало».

Благодаря Сергею Романову литургии у Гроба Господня стали звучать на церковно-славянском языке.

«Великим князем от археологии» назвал его археолог А. С. Уваров. Раскопки 1884 года, инициированные и оплаченные Великим князем, увенчались сенсацией: порог Судных врат, обнаруженный в Иерусалиме, подтвердил гипотезу о местоположении Голгофы.

Храм преподобного Сергия Радонежского стал одной из первых построек Палестинского общества на Святой Земле. Затем появился уникальный храм Георгия Победоносца в Кане Галилейской; его украсили иконы святой праведной Елисаветы и преподобного Сергия, подаренные великокняжеской четой.

В 1888 году супруги приехали в Палестину на освящение храма Марии Магдалины в Гефсиманском саду, построенного на средства Александра III и братьев в память о матери. Елизавета Фёдоровна выразила мечту быть похороненной здесь. Господь исполнит её желание.

Хозяин края

«Вот новость, которая тебя удивит, — писал Александр III сыну Николаю 14 февраля 1891 году, — я решился назначить дядю Сергея в Москву генерал-губернатором вместо Долгорукова, выжившего за последнее время совершенно из ума». В том же месяце Сергей Александрович не без колебаний принял назначение.

Губернаторство

В мае 1891 года он сетовал племяннику Николаю, будущему царю, что не может забыть полк, привыкнуть к должности: «…А играть вечно первую роль и тут ещё представительствовать — всё это так противно моему характеру, моей природе <…> Но жребий брошен, и нужно жить и работать».

Москва тех лет напоминала Первопрестольную 1990-х. За четвертьвековой период генерал-губернаторства Владимир Долгоруков превратил её в «пристанище всякой нечистой птицы». Обласканные им либералы дерзко взрывали вековые устои; пресса, обнаглев от безнаказанности, бравировала разнузданностью. В светских салонах витал дух-разрушитель. Все банки, а с ними и мораль прибрал к рукам Лазарь Поляков — протеже престарелого Долгорукова. Деньги решали всё: вид на жительство, доходные места, высокое положение покупались за взятки, в обход законов. Коренные жители вымирали, уподобившись птенцам, выкинутым из родных гнёзд кукушатами. Особняки чужеродцев теснили Кремль.

Чистить авгиевы конюшни — занятие не из приятных. Но Великий князь знал: либерализм и нравственная порча — сиамские близнецы. Верное средство от гнили — соль веры и верность монархии.

Любимое занятие волков — рядиться в овечьи шкуры, исподтишка пуская в ход зубы. Созидательная деятельность нового главы края вызвала международный переполох: «прогрессивная общественность» заголосила о «чудовищных гонениях», в Москву зачастили американские «наблюдатели», Ротшильды пригрозили «санкциями»… Собаки лаяли — караван шёл. «Это ужасно тяжело для моего дорогого Сергея; он побледнел, похудел», — писала Елизавета Фёдоровна в Дармштадт.

Христианин, причащавшийся до трёх раз в неделю (при всеобщей практике приобщаться Святых Таин лишь на Пасху), оздоровление столичной жизни он начал с возвращения москвичей к православным корням. С его лёгкой руки в традицию вошли новогодние благодарственные молебны, церковные парады и крестные ходы. Сам он не пропускал ни одного крещенского крестного хода к иордани на Москве-реке. Пышное празднование 600-летнего юбилея преподобного Сергия Радонежского и крестный ход в Троице-Сергиеву Лавру по праву связывают с его именем.

Борзописцы помалкивали, когда он из своего кармана благоукрашал церковь во имя благоверного князя Александра Невского; когда из него же финансировал реставрацию Успенского и Архангельского соборов Кремля, храма Василия Блаженного и изящной церквушки Рождества Богородицы в Путинках. Немыслимо представить без них Москву, и страшно подумать, что они могли исчезнуть.

Грандиозные культурные и социальные перемены, преобразившие столицу, тоже игнорировались прессой.

Вступив в должность, Великий князь обратил внимание Московского митрополита Иоаникия на детей, оставшихся без попечения родителей. Через 2 месяца в приходе Рождества Богородицы в Столешниках открылись первые ясли, взятые под особое покровительство градоначальника. Елизаветинское общество попечения о детях, созданное в апреле следующего года в генерал-губернаторском доме, «положило начало благое»: попечительские комитеты, ясли, приюты множились с быстротой света, и на поддержание их супруги не жалели средств. Беднейшие дети получали их именные стипендии.

«Комитет братолюбивого общества снабжения неимущих квартирами», «Общество пособия нуждающимся сибирякам, обучающимся в Москве», просветительские и благотворительные общества, комитеты, общины, церковно-приходские школы, богадельни, бесплатные лечебницы — 90 учреждений, которым Великий князь щедро и не формально помогал как председатель, покровитель, попечитель, президент, распространяли свою заботу на вдов и сирот, на слепых детей и беспризорников, на престарелых артистов и нуждающихся студентов; на освобождённых из заключения несовершеннолетних и на семьи ссыльных.

Трагедия на Ходынском поле

Обширная география адресной помощи: Серпухов, Псков, Козельск, Петербург, Царское Село — ещё одно свидетельство широкой души милосердного главы края.

Крестьяне в вотчинах Сергея Романова, в частности в подмосковном Ильинском, жили как за каменной стеной. Ни пожар, ни падёж скота, ни прочие беды не страшили их — знали: если что, барин поможет. Да и не господами были супруги Романовы для многих, а крёстными родителями: в построенном ими роддоме новорождённых тут же и крестили.

В середине 1893 года, когда Центральную Россию косила холера, временный медпункт в Ильинском оказывал срочную помощь и позволял пересидеть карантин в «избе для изоляции».

Казалось, вместе с завещанными матерью имениями Сергей унаследовал и милосердное отношение к людям, их населяющим. Да и родители Эллы были живым примером сострадательности. «Правитель должен быть благословением своего народа», — считал её отец, с младых лет приучая детей навещать больных, помогать страждущим, утешать скорбящих.

Верующие орловского Долбёнкино, принадлежавшего Великому князю, почитают его как святого и по молитвам перед его фотографией неизменно получают помощь, как получали и при жизни.

«Пусть правая твоя рука не знает, что делает левая». Она и не знала. «Многим, многим людям помог он, но всегда в строжайшей секретности», — вспоминал брат Эллы. Не догадывались, не замечали, не хотели замечать. Зато хорошо видели то, чего не было.

«У, сплетники! У, их рассказы…»

В мае 1891 года, участвуя в юбилейном чествовании царевича Димитрия в Угличе, Сергей Александрович ударил в набатный колокол, возвестивший некогда о гибели невинного отрока. Что предвозвещал ты, набатный звон? Клевету ли? неблагодарность? или тот роковой миг, когда человека с обострённым чувством долга станут бичевать за чужую безалаберность и безумную алчность полумиллионной толпы?

«Князь Ходынский»… Злую кличку эту Великому князю дадут 5 лет спустя за то, что страшная трагедия на Ходынском поле, унёсшая 1389 жизней и превратившая сотни людей в инвалидов, случилась в период его генерал-губернаторства.

Многие шли на коронацию вовсе не для того, чтобы вознести молитвы за нового царя, — шли за «халявой», распаляемые слухами о фонтанах вина и пива, которые забьют из земли; предвкушая чудеса невиданные, диковины небывалые.
Воспоминания толстовца Василия Краснова «Ходынка. Записки не до смерти растоптанного» рисуют трагедию как «отражение тупости, темноты и зверства» толпы. Опасаясь, что подарков на всех не хватит, люди ломились к павильонам, усердно работая локтями. Перешагивая через трупы, рвались за бесплатным вином, черпая его картузами, ладонями; тонули в бочках.

К пострадавшим разум вернулся на больничных койках. Признавая, что только сами «во всём виноваты», они просили прощения за «испорченный праздник» у навещавшей их царской семьи.

Винили, однако, не их; не министра Двора, отвечавшего за устройство народного гуляния, а Сергея Александровича, принявшего трагедию чересчур близко к сердцу.

«Возложили вину за случившуюся трагедию на дядю Сергея… — недоумевала Великая княгиня Ольга Александровна, — причём именно тогда, когда необходимо было единство». Несправедливость обвинений признавали и честные недруги Великого князя, но их не слышали.

«Не судите, да не судимы будете»… Судили, ещё как судили! Судили по аскетичной внешности, не вписывавшейся в салонные будни; судили по нелепым бабьим сплетням, не только их не отвращаясь, но и упиваясь их пикантностью. Судили по грязным домыслам, созвучным личной нечистоплотности, и по броне непробиваемости, защищавшей ранимую душу.

Крест беспросветной клеветы и неизлечимой болезни окажется намного тяжелее неподъёмных трудов.

Видя неестественно ровную спину Сергея Александровича, в нём подозревали гордеца. Немногие знали, что прямой осанкой он обязан корсету, который поддерживал поражённый костным туберкулёзом позвоночник. «Вместо того чтобы отправиться на приём, Великий князь принимал ванну», — ёрничали «Московские ведомости». Как знаком этот глумливый, хамский тон! Да, принимал. Когда становилось невмочь, когда скрывать нечеловеческую боль было выше сил, горячая ванна слегка облегчала муки.

Он видел либералов насквозь, заглядывая далеко вперёд — в наши дни. И они, вглядываясь в его чистоту, как в зеркало, отчётливо видят себя. Оттого так ненавистно им имя Великого князя.

Не по сторичным плодам короткой жизни судят, а по страстным-пристрастным мемуарам ушлых дамочек, искусных в борьбе за место под солнцем, не удосуживаясь задаться трезвым вопросом: «А судьи кто?». И вползает змея сомнения в переменчивое сердце, откладывая там роковые яйца: «Нет дыма без огня… А вдруг и впрямь?.. Кто их знает, этих царей…».

«Усатый нянь»

Не успел Сергей Александрович освоиться в новой должности, как в Ильинское приехали гости — младший брат Павел с юной женой, ожидавшей ребёнка. Преждевременные роды закончились её смертью. У скованного горем мужа не нашлось сил на своих детей — малютку Машу и новорождённого Митю. Безутешный хозяин, как всегда, винил себя.

Великия князь Сергий Романов с осиротевшими племянниками

«Безвыходное положение Павла, его разбитое счастье, разбитая жизнь… — писал «холодный, бесчувственный» князь кузену Константину. — Молюсь, молюсь, а не чувствую облегченья. Когда baby <…> кричит: «Мама, мама!» — у меня сердце разрывается, и я убегаю из комнаты». Отменив все планы, он остался в Ильинском, денно и нощно выхаживая семимесячного новорождённого: укутывал его ватой, купал в бульонных ванночках, согревал колыбель бутылками с горячей водой. Ребёнок выжил, вопреки единогласному прогнозу врачей…

Павел Александрович устраивал личную жизнь, а его брат опекал племянников с нежностью, не каждой женщине дарованной, поверяя дневнику всё, что слагал в сердце: первый прорезавшийся зубик, первые шаги, первое слово…

Лето дети проводили в имениях дяди. Сколько щемящей нежности, тонкой поэзии, патриархального покоя таят воспоминания Марии Павловны о ежегодных встречах! «В полумраке вестибюля, где было прохладно и приятно пахло цветами, дядя нежно заключал нас в свои объятия: “Наконец-то вы здесь!”».

Мёртвые убивают живых

1905 год… Первого января Сергей Александрович получает долгожданную отставку. «У нас всё благополучно. Я и Серж так счастливы быть вместе», — пишет Элла брату. Внешне жизнь течёт безмятежно и неспешно: супруги наслаждаются семейной идиллией, вместе с племянниками слушают Шаляпина в Большом театре. «Читал детям. Они в восторге от вчерашней оперы»… Это последняя запись в дневнике Великого князя.

А меж тем уже к лету 1904 года у эсеров был готов план убийства генерал-губернаторов Петербурга, Киева и Москвы; Сергея Александровича избрали главной жертвой. Бомбисты не отменили своего намерения даже после его отставки: костью в горле была им его православно-монархическая позиция.

Знал ли он о предстоящем покушении? Как было не знать, если письма с угрозами приходили регулярно? Разорванные на клочки послания отправлялись в мусорную корзину, а их получатель, словно бросая вызов террористам, выезжал из дому в строго определённый час. Его не устрашило ни предыдущее покушение, ни намерение убийц устранить его во время крестного хода к Москве-реке.

Беспечность? Бравада? Тогда почему он велит полицейскому сопровождению держаться от его экипажа подальше? Почему не берёт с собой племянников и свиту; скрывает, куда едет? Адъютант Джунковский обижался, не понимая, что Великий князь готовит себя к мученичеству. «Господи, сподобиться бы такой кончины!» — писал он в дневнике за месяц до смерти, узнав об очередной жертве бомбистов.

Гибель Великого князя Сергия Романова

Утро 4 февраля не сулило ничего нового: карета Великого князя отъехала от Николаевского дворца как по расписанию; его супруга, как всегда, отправилась на склад пожертвований в пользу воинов, где шили одежду, собирали посылки, формировали походные церкви. Правда, пришла она раньше обычного — день предстоял хлопотный: переезд из генерал-губернаторского дома, визит к больной фрейлине…

У здания суда нервно расхаживал молодой человек в студенческой форме. Лихорадочный блеск его глаз никого не насторожил: мало ли чудаков на свете? Это был уроженец Варшавы, по кличке «поэт», эсер-полуполяк Иван Каляев, державший «адскую машину» наготове.

Около 3 часов пополудни прогремел взрыв. Испуганно сорвались с насиженных мест стаи сонных птиц, алмазной пылью рассыпались стёкла, вылетевшие из зданий Арсенала и Сената.

Когда рассеялся едкий дым, люди остолбенели: под обломками экипажа в луже крови лежало нечто бесформенное. Очумевшие от испуга и боли лошади топтали упавшего кучера. «Сергей! Сергея убили!» — через площадь в одном платье бежала Великая княгиня. Адъютант поспешал за ней, пытаясь накинуть на плечи шубу.

На Тверской вывешивали траурные флаги. Полиция выпроваживала публику из Кремля, но любопытствующие медлили, наблюдая, как скручивают убийцу, как Елизавета Фёдоровна сосредоточенно собирает по кусочкам тело мужа… Ему было 48 лет.

Великий князь Гавриил вспоминал, что «сердце дяди Сергея нашли на крыше какого-то здания. Даже во время похорон приносили части его тела, которые находили в разных местах». А нательный крестик уцелел.

Останки Великого князя, накрыв солдатской шинелью, перенесли в Алексеевский храм Чудова монастыря, где почивали мощи святителя Алексия, которого он так чтил, —небесного покровителя Москвы и духовного друга преподобного Сергия Радонежского. Там отслужили первую панихиду.

«И отчего бедный Сергей, что он им сделал, этим кровопийцам, которые только и умеют разрушать и уничтожать?» — вопрошала Великого князя Константина Константиновича его сестра Ольга, королева Греции. Ответом на её вопрос звучит дневниковая запись протоиерея Митрофана Сребрянского: «7 февраля. Сейчас служили мы панихиду по новом мученике Царствующего дома, Великом князе Сергие Александровиче. Царство Небесное мученику за правду!».

«Выстрел за выстрелом, взрыв за взрывом, кровь за кровью и убийство за убийством на Русской земле. И вот пролилась кровь, благородная кровь <…> презренное и гнусное убийство вышло из тёмных углов и нагло показывается на улицах, а сыны народа, почитаемые его мыслящею частью, как будто ничего не случилось, твердят и твердят о своих мечтательных и заморских идеалах, своими писаниями плодят и плодят недовольство в стране вместо успокоения, несут разделения, раздоры вместо мира и согласия <…> Люди русские! Одумаемся! Суд при дверях. Господь близ. Жертвы кровавые перед нами. Поминая молитвою эту новую и страшную жертву — убиенного Великого князя Сергея Александровича, восплачем о нём, восплачем о растерзанном сердце Царя, о несчастной терзаемой России, восплачем и о себе самих!»

(Протоиерей Иоанн Восторгов)

После гибели мужа Великая княгиня, продолжая его начинания, работала до изнеможения. Все 13 лет, отпущенных ей до собственной мученической кончины, она неустанно творила дела милости в память супруга. Недаром Церковь чествует её в день обретения честных мощей преподобного Сергия Радонежского — Небесного покровителя Сергея Александровича: в этот день она отошла в вечность.

Но самым великим актом милосердия стало её ходатайство перед царём о помиловании Каляева, её прощение и намерение обратить его к покаянию. Однако он, гордясь злодеянием, клялся и тысячу жизней отдать за «правое» дело. Подпольно гулявшие прокламации, которые кощунственно объявляли убийство святым и бессовестно называли пару-тройку маргинальных реплик всеобщим одобрением, и доселе соблазняют шаткие умы.

Последний крест

Подшефный полк Великого князя, 5-й гренадёрский полк, поставил на месте взрыва временный белый крест. Сюда москвичи несли свои пожертвования, которые пошли на новый памятник-крест.

Проектировал его Виктор Васнецов — любимый художник князя Сергея, а освящал митрополит Владимир. Как гибель Сергея Александровича в 1-ю русскую революцию предвосхитила заклание Царской семьи в революцию октябрьскую, так и мученическая кончина святителя Владимира в 1918 г. положила начало беспрецедентным по размаху гонениям на Русскую Православную Церковь. «Отче, отпусти им, не ведают бо, что творят»… Слова Спасителя, сказанные на Голгофе и выбитые на памятнике, повторит святая Елизавета, сброшенная в алапаевскую шахту. Всё это символично.

Неизвестно, сколь долго украшал бы Ивановскую площадь этот дивный бронзовый крест, сразу ставший не меньшей достопримечательностью Кремля, чем царь-колокол и царь-пушка, если бы не попался он на глаза Ленину. На коммунистическом субботнике 1 мая 1918 году «вождь мирового пролетариата», накинув петлю на шею Спасителя, изображённого на кресте, поверг ненавистный ему символ — первый культурный памятник, уничтоженный в советской России лично главой государства. Вскоре сгорело Ильинское, где перед этим отдыхал Ильич. Зато перед Александровским садом с помпой открыли памятник нераскаянному убийце Каляеву. Улиц, названных в его честь, не меньше, чем улиц Бандеры на Украине. Нас это не смущает.

В 1929 году разрушили Чудов монастырь. Но не чудо ли, что ни кувалды вандалов, ни отбойные молотки строителей не задели захоронение Великого князя?

Сын Царя-освободителя, брат Царя-миротворца, дядя Царя-мученика, муж преподобномученицы, первый из мучеников Императорского дома, погибший в ХХ веке… «Милосердный самарянин», побиваемый камнями; человек с нежной душой и репутацией тирана…

«Дай мне Бог быть достойной водительства такого супруга, как Сергей», — писала Великая вдова после его гибели. Дай Бог и нам оказаться достойными высокой памяти.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *