08:37 27.07.2018С верой возможно всё!Денис АХАЛАШВИЛИ
Духовник Пафнутьева Боровского монастыря схиархимандрит Власий (Перегонцев) родился в подполе, куда его мать спустилась за картошкой. Она думала картошки набрать, а раз — и родился сынок. Удивительно! Фактически вся жизнь отца Власия прошла в подполье: бóльшую часть долгого монашеского поприща его гнали и преследовали за веру.
Он был келейником у иеросхимонаха Илариона (Рыбаря), научаясь от него монашескому деланию и умной молитве, в Великую схиму его тайно подстриг архимандрит Серафим (Тяпочкин), предсказавший его духовничество в монастыре. Духовными отцами были схиигумен Савва (Остапенко) — духовник Псково-Печерского монастыря, и схиархимандрит Зосима (Сокур), основатель Свято-Успенской Николо-Васильевской обители, с которыми он состоял в переписке и молитвенном общении.
К нему приезжают люди со всего мира: православные и инославные, верующие и неверующие. В девяностых его посетил писатель Александр Солженицын, ныне бывают многие известные общественные и церковные деятели. В дни приёма келья всенародно любимого батюшки открыта с четырёх утра до девяти вечера каждый день, вот уже почти пятьдесят лет подряд.
Предлагаем вниманию читателей воспоминания отца Власия о значимых вехах его жизни; о людях, с которыми довелось общаться, а также его размышления о духовном призвании.
О бабушке — схимонахине Михаиле
С детских лет меня дразнили и обзывали попёнком, потому что бабушка моя была монахиней — схимонахиня Михаила. Мама меня не любила, отчим не желал признавать, и я жил у бабушки-монахини. Мне хотелось бегать и играть, как всем детям, а она подзовёт и скажет: «Иди-ка, милый голубь, присядь со мной», — и от себя не отпускала. Почему? Сейчас я это хорошо знаю. Только благодаря её молитве, когда она, как клушечка над цыплёнком, раскрывала надо мной свои молитвенные крылышки, я выбрал для себя монашескую жизнь. Хотя горение, желание служить Богу было во мне с детства, но настоящей духовной жизни научила меня именно моя любимая бабушка Михаила. Она всегда мне говорила: «Без Бога не до порога! Трудно тебе будет в жизни, внучек, — иди всегда к храму, иди к Богу, и Бог тебя никогда не оставит». До сих пор помню её рассказы. Церковь у нас в Хохлове была разрушенная, а деревня неподалёку Рай называлась. Мы сидим с бабушкой, и она мне рассказывает, какой батюшка в храме служил, как хор пел, как праздники всей деревней встречали. Я на улицу смотрю, хочу бежать скорей и озорничать, а она мне жития святых читает или духовные наставления разные. Прибегу с улицы и докладываю: «А Витька-сосед курил!». Она мне: «Не суди его, не надо! Но за это, если Витька твой не покается, знай, что ему на том свете сковородки раскалённые лизать придётся». Я бегу к Витьке: «А ты на том свете сковородки лизать будешь!». Витька в ответ как выдаст крепкое словцо! У него отец был сапожник, много таких слов знал, и сын за ним всё запоминал. Я приду к бабушке и опять рассказываю. А бабушка в ответ: «А ты не слушай, это плохие слова, нечего ими голову засорять! Ты в ответ скажи про себя: «Господи помилуй!» — и всё».
О жизни в миру и первой любви
Когда я учился в медицинском институте, я тоже дружил с девушкой, с которой мечтал создать семью. У нас не было плотских отношений, мы хранили чистоту друг друга. Время было тяжёлое, послевоенное, во всём себе отказывали.
В Смоленске собор огромный, величественный; как орёл, над городом парит. В то время было большой смелостью в храм прийти. Многие боялись, ходили тайком. Я туда ходил, и меня никто не замечал, потому что молодёжи в храмах не было: молодые ходили по клубам культуры на танцы. Если молодого человека увидят в храме — сразу доложат в органы, и будут проблемы. А я ходил на службы, потом стал в храме помогать, прислуживал в алтаре.
От девушки я свои убеждения тоже скрывал, так как понимал, что она не сможет их разделить. Не принято было об этом говорить. Но шила в мешке не утаишь. В какой-то момент она стала недоумевать: где это я постоянно пропадаю? Она заподозрила, что у меня появилась другая подруга, стала за мной из ревности следить и выследила, что я в храм хожу. Побежала в ректорат в институте и всё доложила. Так, мол, и так, мой молодой человек в храм ходит! Тем самым она думала меня привязать к себе и от храма отвадить. В институте организовали травлю. Виданное ли для советского вуза дело, чтобы студент открыто в храм ходил, да ещё там прислуживал? Со мной проводили беседы, устраивали собрания, призывали одуматься, но я уже сделал свой выбор. Так я вынужден был уйти из института.
Под чужим именем
Я пришёл к отцу Илариону (Рыбарю). Он приехал в город Козлов к своей сестре, монахине Анне. Я подошёл прямо к его калитке, постучал и попросил попить воды. Как дошёл из Смоленска, плохо помню. Всё словно в тумане происходило. Меня приняли, обласкали, и первый вопрос, который мне задал батюшка: «Поедешь со мной в Закарпатье?». А я, всеми преданный, огорчённый, брошенный, говорю: «Поеду, батюшка!». И мы с ним уехали в Закарпатье, в монастырь Флора и Лавра в село Дубовое. Наместником там был архимандрит Ювеналий. Это была приграничная зона: всех проверяли, и чтобы я мог у них остаться, в реестр монастыря меня записали под другим именем и с другой фамилией. В это время я был объявлен во всесоюзный розыск: пропал для советского государства. Был человек — и не стало!
«Я видел его безграничную любовь»
Многому я научился у своего батюшки, духовного отца иеросхимонаха Илариона (Рыбаря), у которого долгое время был келейником. Он много претерпел за Христа, в ссылке был 11 лет. Отец Иларион рассказывал мне, как в лагере в дни святых праздников сосланные монахи, священники отказывались работать, тогда их загоняли в ледяную реку и держали целый день под дулами автоматов. А они стояли и молились Христу, и Дух Святой их согревал — они не чувствовали холода. Конечно, у самого батюшки потом открылся страшный артрит, по всему телу были раны, из них текла кровь, в конце концов началась гангрена. Он испытывал страшные, нечеловеческие муки, но никогда не жаловался, не роптал, стойко всё переносил и только говорил: «Слава Богу за всё!». 
Учёба в медицинском институте не прошла даром: у меня были некоторые навыки, и я как мог облегчал его страдания: промывал раны, делал ему перевязки.
Народ к нему шёл с утра до ночи, и всех он принимал.
Люди в то время голодали. Придёт, бывало, женщина, плачет: «Батюшка, у коровы мастит, она молоко давать престала, а у нас трое деток малых… Помоги!» Он ей говорит: «Возьми брусок, которым косу точишь, нагрей на печке и корове вымя растирай, растирай!» Она потом прибегает в ноги ему падает, плачет: «Батюшка, спасибо тебе, родной, всё прошло, корова снова молоко даёт!» Конечно, не брусочек корову исцелил, а его святая молитва.
До сих пор помню, как застал какую-то пожилую матушку, которая стояла у его кельи, дожидаясь, когда он её примет. Стояла переминалась. В одной руке у неё было три рубля, а в другой — пять. Она хотела пожертвовать их отцу Илариону, но не знала, сколько подать. Вроде бы три рубля мало, думала она, а пять жалко. Вот она к нему заходит, а он ей с порога сразу восемь рублей подаёт. Своих мучений он никому не показывал, терпел, всегда был радостен, весел и приветлив. Я видел, как он принимал народ, видел его безграничную любовь, доброту к людям, сострадание. Всё это я по крупицам собирал в свою сокровищницу душевную.
«Я халат свой поменял: был белый, теперь — чёрный»
При Хрущёве монастырь советские власти закрыли; нас, монахов, разогнали. Выгнали взашей: дескать, идите на все четыре стороны! И я вынужден был вернуться обратно к себе на родину. Там надо было выправлять все документы, идти на поклон к властям. Мне уполномоченный по делам религий говорит: «Если вы хотите, мы вас восстановим в институте, только вы про Церковь забудьте и живите нормально, как все советские люди». А я не хотел «нормально». Я хотел жить с Богом. Они этого не понимали, считали меня сумасшедшим. «Я халат свой поменял, — говорю. — Был белый, а теперь чёрный!» А он мне: «Да вы в своём уме? Поменять белый халат советского врача на чёрную поповскую рясу?».
С Божьей помощью выправил я документы и пришёл к управляющему Смоленской епархией епископу Гедеону (Докукину). Он поставил меня алтарником в храме, затем я был псаломщиком и регентом в Спасо-Коптной церкви. Через какое-то время меня рукоположили во диакона. Когда Владыку перевели в Сибирь, он взял и меня с собой. Я был у него келейником и доверенным лицом. Был с ним в Новосибирской епархии.
После убийства Владыки Омского Мефодия меня перевели в Тобольск, и я был принят в клир Омской епархии. В Тобольске мне выпало ежедневно служить у мощей святителя Иоанна Тобольского. Народ ехал со всей страны! Другие мощи святого, которым в то время можно было поклониться, — только в Троице-Сергиевой Лавре, преподобного Сергия Радонежского. В Киево-Печерской Лавре был музей, там туристов водили, и поклониться мощам было большой проблемой. Ещё ездили в Почаевскую Лавру, там были мощи преподобного Иова Почаевского. А у нас торжественные службы шли каждый день, и народ ехал отовсюду.
Там в храме пол был из металлических плит, под которым были калориферы, и пол был всегда тёплый. Паломникам расстилали матрасы, и люди могли спокойно спать прямо возле святителя Иоанна. Сначала я служил один, потом мне дали в помощь священника отца Бориса Храмцова.
На битву и с Челубеем, и с кем угодно!
Схиму я принял, когда находился в разногласии с омским Владыкой Максимом. Он запретил меня в служении, написал на меня докладную Патриарху Пимену, и вскоре пришла телеграмма, чтобы меня не было в Тобольске в течение суток. Из вещей у меня были только старый подрясник, скуфейка и плащик. Я собрался и уехал в Тюмень. Епископ хотел меня изгнать из сана, говорил: «Согну в бараний рог и сотру с лица земли, что никто и не вспомнит о таком!». А я направился к архимандриту Серафиму (Тяпочкину), с которым был в молитвенном и духовном общении: мы друг друга поздравляли с праздниками, переписывались. Отец Серафим жил в селе Ракиты в Белгородской области. Я приехал к нему со своими скорбями, пожаловался, поплакал на несправедливые гонения. Он меня терпеливо выслушал, утешал как мог, а потом говорит: «Я всё это знаю; всё, о чём ты мне рассказываешь, сам перетерпел. Но ты же монах, а для монаха главное — послушание! Твоя правда откроется. Её и сейчас Господь знает и в своё время откроет её людям. А ты не ропщи, не противься, не бегай скорбей; терпи, как претерпел за нас Христос». Я ему говорю: «Батюшка, вы меня утешьте как-нибудь. Не знаю, придётся мне ещё служить или уже нет?!». И он постриг меня в Великую схиму. Это было сделано тайно. Отец Серафим после пострига мне сказал: «Чтобы не было нареканий, чтобы было тихо, спокойно, ты как был Власием, так Власием и остаёшься. Но в схиме ты Власий в честь Власия Кесарийского, а в мантии — Власия Севастийского»./ И отец Серафим рассказал мне про схиигумена Савву (Остапенко), которого я тоже хорошо знал, что его главным покровителем был преподобный Савва Сторожевский, а в схиму он был пострижен в честь Саввы Освященного.
Когда я принял схиму, это меня укрепило и вдохновило. Теперь я был и Ослябя, и Пересвет. Броня духовная у меня есть, и теперь могу идти на битву и с Челубеем, и с кем угодно!
Святые люди!
В жизни мне довелось встретить настоящих святых людей. Помню в Новосибирске одну женщину. Я её раньше в нашем храме видел, она всегда в уголке на службе у подсвечника стояла, свечи поправляла. Немногословная, тихая, слова лишнего не скажет. Одевалась в храм всегда нарядно, чистенько, но видно, что вещи старые, заношенные. Она себе воротнички красивые делала. У неё платьишко одно, а она его то рукавчиками украсит, то цветочек приколет. Чистая душа! А я жил возле аэропорта. Там была лощина, куда сбрасывали разный мусор. Как-то раз привезли с базы целую машину подмёрзшего лука и вывалили туда. А я мимо в это время проходил и увидел эту женщину. Она ходила, палочкой лук ворошила, и тот, что получше, в мешочек складывала. Я прошёл, не стал подходить.
Другой раз вышел со службы, смотрю: она идёт впереди. А на дороге грузовик с углём проезжал, уголь в колее валяется. И эта женщина уголь в газетный кулёк стала собирать. Купить, значит, не на что, вот она и собирает. Я к ней подошёл, спрашиваю: «Может, вам помочь чем?». Она головой покачала: «Нет, ничего не нужно, всё слава Богу. Ты, главное, служи».
Домом ей служила землянка без электричества. Пол земляной, и вещей меньше, чем в тюремной камере. Она как-то шторку в углу отдёрнула, и вдруг увидел я большую Иверскую икону Пресвятой Богородицы! Вся золотом горит, аж смотреть больно! И вторая икона была, тоже Иверская. Оказалось, что землянка эта досталась ей от монахинь, которые здесь жили тайно, спасались.
В тридцатые годы семью этой женщины выслали в Томскую область в ссылку. Она была образованной, и её взяли в дом начальника колонии ухаживать за детьми. Потом начальника перевели в Новосибирск, и он взял няню с собой. В конце концов эта женщина оказалась в землянке. Монахини умерли и своё наследство оставили именно ей. У неё была пенсия 9 рублей 70 копеек, на эти деньги она и жила. Я тогда через знакомых дрова для неё достал, продукты покупал, помогал как мог. И вот как-то раз она мне говорит: «Батюшка! Я вам должна отдать иконы». Показывает на иконы и говорит: «Эта икона отправит тебя на Афон, а эта — в Иерусалим». И спустя 25 лет меня, действительно, отправили на Афон, а потом с делегацией Русской Православной Церкви я попал в Иерусалим. Когда она мне это говорила, я не верил и только в Иерусалиме понял, что предсказательница моя была воистину святой жизни. В чём заключалась её святость? В простоте и чистоте жизни!
И ещё одного человека святой жизни мне знать довелось. Он был гоним всеми: и светскими властями, и церковными. Его звали архимандрит Тихон (Агриков). Потом он принял Великую схиму с именем Пантелеимон. Каких только скорбей он не перенёс! Его по наветам выгнали даже из Троице-Сергиевой Лавры! Он был профессором, писал замечательные богословские труды, преподавал в Троице-Сергиевой Лавре. А такие властям мешали. С ними неприкрыто враждовали.
Куда архимандрит Тихон ни приезжал, всюду его женщины-кликуши доставали. И возле Ростова Великого, и в Сальских степях, и в Закарпатье — всюду его порочили, буквально проходу не давали! Такую травлю устроили! Что только ни пускали в ход, чтобы опорочить, смешать его доброе имя с грязью.
Только он приедет на новое место, только обоснуется, начнёт служить, и вдруг — они! Тут как тут! Их специально подсылали по заданию уполномоченных по делам религии, потому что он был человеком очень высокой духовной жизни и люди тянулись к нему. Враги это чувствовали и мстили как могли. Он же терпел всё благодушно, не жаловался, никогда ни на кого не обижался, не роптал и, как бы трудно ни было, всегда говорил: «Всё, что ни посылается, — всё от руки Божьей. Верю и надеюсь, что Господь меня не посрамит». И Господь его не оставил. Всё претерпев, он сподобился праведной кончины.
Товарищ поп
Были и курьёзные встречи. Приходит ко мне как-то женщина.
«Здравствуйте! Я не знаю, как к вам обращаться. Товарищ поп или как-то ещё?». Я говорю: «Как хочешь меня называй, хоть горшком, только в печку не ставь». Женщина, хотя местная, в монастырь никогда не ходила, да и вообще в Церковь не заглядывала. Но вот посмотрела телевизор, а там какая-то передача про наш монастырь была, и меня показывали. А телевизор для неё — авторитет! Раз показали по телевизору, значит, правда в последней инстанции. Так она решила попасть ко мне на приём. Смотрит мне в глаза и говорит: «Скажите, товарищ поп, что меня в будущем ожидает?». Я ей говорю: «Ну, дорогая, это вам не ко мне! Это вам в Балабаново или в Боровск на рынок надо к цыганам. Это они любят людям голову морочить. А сюда, в монастырь, с такими вопросами не ходят. Но я вам всё-таки вот что скажу: для начала повенчаетесь…». Она насторожилась: «А откуда вы знаете, что я невенчанная?» — «Да уж знаю, невелика тайна. Детей будете воспитывать в вере, сами будете раз в неделю по воскресеньям ходить в храм, тем более что неподалёку от него живёте». — «А откуда вы знаете, что я в Боровске живу рядом с храмом?» — «А это потому, что я вас часто возле храма встречал, когда там служил. И на остановке мы с вами не раз встречались, только вы не помните. А чего вы там делали, если в храм не ходите? Понятное дело, что где-то рядом живёте». Она на меня глаза вытаращила в испуге — и бочком-бочком к двери. У двери остановилась: «А что я вам должна?» Я говорю: «Ничего вы мне не должны. Идите с Богом».
Раскаявшийся разбойник
Люди очень ранимы, и нужно быть очень осторожным, чтобы не нанести обиды по нечуткости.
Помню, пришёл ко мне человек. Я ему говорю: «Садись!». Он стоит. Я снова говорю: «Садись!». Он стоит. Я ему говорю: «Садись, пожалуйста!». Ноль внимания, стоит как вкопанный. Я ему: «Ну, что ты, глухой? Не слышишь, что тебе говорю?». А он смотрит мне в глаза и говорит: «Я только что освободился, а вы мне говорите: «Садись!»». Я ему говорю: «Простите меня! Присаживайтесь, пожалуйста!». И только тогда он сел на стул.
Я спрашиваю: «Для чего ты сюда в монастырь приехал?» Он говорит: «Я только освободился, не знаю, куда мне сейчас идти, что делать. Вокруг много соблазнов разных. А я не хочу быть ни пьяницей, ни разбойником — хочу нормально жить. Я знаю, что оступился, но хочу исправиться, замолить свои грехи». Я говорю: «Кто тебе не даёт? Оставайся, послушайся, исправляй свою жизнь!».
Он жил у нас в Боровском монастыре полгода, затем ушёл в Нило-Столобенскую обитель. Тяготился тем, что у нас приезжает много людей, искал уединения. Я ему говорю: «Поезжай на Север, там места тихие, и в монастырях поспокойней». И он выбрал обитель преподобного Нила Столпника на Селигере. Сначала нёс там послушания, а потом его подстригли, и он приезжал к нам уже иноком.
За что страдаем?
Болезнями лечится внутренний духовный человек. Через немощи и болезни тела лечится дух. Врачебный диагноз — это одно, а есть ещё духовный диагноз. Бывает болезнь по наследству, по генетике, а бывает болезнь, приобретённая по грехам. Допустим, человек пребывает в тяжёлом грехе, в развратной, нечистой жизни и получает за это болезнь. Возможно, человек не прощает кого-то, не может простить какую-либо обиду, и у него обязательно открывается онкология, раковое заболевание. Люди спрашивают у меня: «За что нам такие страшные болезни? За что страдаем? Мы крест носим, ходим в Церковь, свечи ставим… Чего ещё надо?» — «А вы исповедуетесь, причащаетесь Христовых Таин?» — «А это ещё зачем?» — «Как же вы себя называете верующими, если таких вещей не знаете?» Люди часто думают, что они окрестились, и этого достаточно, Царство Божие само к ним придёт. Нет, не придёт! Для этого большой, огромный труд нужен! Царство Божие силою берётся! А это нас пугает. Мы хотим сладко спать, вкусно есть и всё получать даром! Но так не бывает. Вот и страдаем по грехам. А милосердный Господь нас предупреждает: «Смотрите, как опасно ходите!». А мы и ухом не ведём! Считаем себя премудрыми, а порой вляпываемся, как муха в мёд! Захотели сладенького — полезли и прилипли, не вылезти! Одним коготком увязли, за ним ножка, а потом весь увяз!
Но если человек исповедуется, кается, осознаёт свой грех, своё гибельное духовное состояние, причащается Страшных Христовых Тайн, то ничего для него не потеряно, потому что для Господа ничего невозможного нет!
С верой возможно всё!
В Евангельской истории об исцелении слуги сотника рассказывается о чуде веры и о чуде человеколюбия, способного исцелять даже самые тяжёлые болезни. У командира римской сотни в Капернауме сильно заболел слуга, и он решился обратиться к Иисусу, пришедшему в город. Иисус в ответ на просьбу сотника пообещал исцелить больного. Но сотник сказал ему: «Господи! Я недостоин, чтобы Ты вошёл под кров мой, но одного Твоего слова будет достаточно, чтобы выздоровел верный слуга». Иисуса Христа поразили эти слова, Он удивился искренней вере этого простого человека и сказал в ответ: «Иди, и по вере твоей тебе дано будет», — и тотчас выздоровел больной и сразу встал на ноги. Сотник всем сердцем поверил, что Господь способен исцелить, и по его вере Господь явил это чудо, и слуга тотчас выздоровел.
Люди часто забывают о сути этой притчи: теряя веру, мы теряем самих себя. Ведь без веры в излечение исцелиться нельзя, без веры в любовь нельзя найти её, без веры в людей нельзя встретить доброго отношения. Тут важна искренность до глубины души. Важно верить и желать всем сердцем…
Вот мой личный пример: мне 84 года, я давно и тяжело болею раком, уже давно должен был умереть, но живу, верую, молюсь, лечусь по благословению Владыки. Когда еду на лечение, всем говорю, что убываю на курорт принимать ванны из шампанского (смеётся).
Всегда радуйтесь!
Большинство людей постоянно погружены в решение бесконечных проблем, зачастую забывая самое главное — просто радоваться жизни. У всех каждый день складывается только из мыслей о будущем и из переживаний прошлого. А ведь можно просто жить здесь и сейчас — счастливо, в гармонии с собой и окружающим миром. Как говорил апостол Павел, «всегда радуйтесь»! Радуйтесь, потому что смерть, ад и дьявол побеждены Христом!