12:26 09.04.2018Прориси к новой иконеЮрий Воробьевский
Так Господь управил: и в Оптинской, и в Шамординской обителях об убиенных четверть века назад монахах мне рассказали знавшие их иконописцы. Верный, приметливый на детали глаз, способность молитвенно видеть полутона… Подумалось: может быть, это и не соответствует канону, но на будущей иконе я написал бы иноков попирающими ритуальный сатанинский меч… Но пока прориси пусть будут словесными.
Избранные в жертву
Пасхальный крестный ход в Оптиной не чувствовал опасности. Никто из радостных людей не знал, что кто-то из них уже не раз оказывался под прицелом. Но нет, всякий раз обрез опускался. «Сейчас не надо, тебя разорвут», — останавливал голос. К тому же убийце ни к чему было стрелять в простых паломников, в детей. Ему нужны были служители Бога, чтобы отомстить Ему, ненавистному. Властный голос, звучавший в голове, долбил: «Если ты не убьёшь монахов, мы проиграем эту битву…». А монашеские фигуры то и дело закрывались телами мирян. Нет, не тебе, инок в клобуке, придётся умереть сегодня… И не тебе. Душегуб таился и ждал.
Присматривался он уже несколько дней: специально для этого даже устроился в Оптину кочегаром. Меж тем в соседней Шамординской обители звонили в колокола. «Тревожный звон какой-то получился, — вспоминает монахиня Иоанна. — Я звонила и не могла понять, что же это такое». А в Оптиной братия, которые должны были идти на звонницу, медлили. Оказалось, заснули после праздничной трапезы непробудным сном. И не им была уготована мученическая гибель. Избранными оказались другие. Звонить к ранней обедне пошли иноки Трофим и Ферапонт. Стали спиной друг к другу, начался благовест. На эти звуки, встрепенувшись, и бросился адский «кочегар». С нечеловеческой силой со спины, одного за другим, пронзил иноков ритуальный двуручный меч. Шестидесятисантиметровое самодельное лезвие с тремя шестёрками и надписью: «Сатана» не было особенно острым. Однако удары были таковы, что, например, прочный кожаный ремень инока Ферапонта оказался пробитым и со спины, и на животе. (Одержимый человек действительно получает какие-то сверхприродные возможности. Совершив преступление, с обрезом под мышкой Н. Аверин без остановки пробежит лесом до ближайшего укрытия в соседней области аж 18 километров!) Ферапонт упал первым. Затем удар настиг инока Трофима, но перед смертью он сумел подтянуться на верёвках к колоколам и ударить в набат. Но жертва была ещё неполной. Убийца бросился бежать и встретил идущего на исповедь иеромонаха Василия. «Что случилось?» — спросил батюшка, удивившись, видимо, звуку набата. Невзрачный человечек буркнул что-то невразумительное, обежал священника и также ударил его со спины… Кто-то вспоминал потом, что отец Василий ещё в миру говорил: «Больше всего боюсь удара в спину». Фигурально, конечно, выражался, но получилось — в прямом смысле. И ещё он говорил своим чадам, что хотел бы умереть в Светлое Христово Воскресение.
Как они погибли! На послушании, на Пасху, после принятия Святых Христовых Тайн… «Когда произошло убийство, — вспоминает игумен Филипп, — я находился у отца наместника. Собирались сесть за стол, резали салат. Вдруг кто-то вбежал и крикнул: «Отца Василия избили!». Мы бросились к указанному месту. Я взял лежащего священника под спину, паломник Александр — за ноги, отец Георгий — в районе таза. Вся одежда была пропитана кровью. Понесли во Введенский собор, мимо звонницы. Вижу боковым зрением, что на ней тоже лежит монах, намёткой закрыто лицо. Колокола, все другие предметы — в тонким слое изморози. И дымится кровь… Кладём в храме отца Василия на матрац (в то время так часто ночевали паломники), недалеко от раки преподобного Амвросия, а рядом на лавке неподвижно лежит инок Трофим. Господи, что же здесь случилось?!»
Постепенно проступал духовный смысл происшедшего. Избранность закланных в жертву становилась очевидной. Так почему заклали именно их?
Крылья за спиной
«Было ощущение, — говорит иконописица из Шамордино, матушка Иоанна, — что у отца Василия за спиной сложены крылья». Окрылённость и неотмирная мощь были в нём. Его постригал Владыка Евлогий, тогда ещё наместник обители, — в честь Василия Великого. Василий — значит царственный. В духовной жизни батюшка и шёл царским путём. Он мог показаться даже недоступным, но просто дело в том, что всё суетное постепенно умирало для него, когда он был ещё в миру. Свидетельство тому — его стихи:
Не сидел я в кругу захмелевших друзей,
Не читал им Рубцова и Блока.
Опечалился я, и с печалью своей
Я сидел у икон одиноко.
На самом деле он был спокойным, умиротворённым, защищённым молитвой. Ему принадлежит такое высказывание: «Молитва — это стена, ограждение сердца, его покой и мир. Молитва и сердце должны быть едины, слитны… Если так, то всё крепко, твёрдо, покойно, мирно. Сердце как бы за крепостною стеною и отражает все нападки врага. Если же образуется брешь в стене, то к сердцу подступают враги. Тогда — боль, тягота сердечная. Надо вытерпеть и Господа попросить о помощи — своими силами ничего не сделаешь. Суть вся в том, где молитва — в сердце или вне его».
Мама отца Василия вспоминала, как он, приезжая домой, коленками на молитве стучал. А в келье, чтобы не мешать соседям, подкладывал ватник. Спал — при его-то росте! — на раскладушке.
Вскоре после пострига отца Василия и ещё одного брата наместник благословил произносить проповеди. Это было необычно: они ведь тогда ещё иеродиаконами были. По рассказам очевидцев, во время проповеди эти самые сложенные за спиной крылья как будто раскрывались. «Это были вдохновенные слова! — продолжает отец Филипп. — Я видел только двух проповедников, слушая которых, не только женщины, но и мужчины плакали. Владыка Евлогий и отец Василий… Удивительное впечатление проистекало, конечно, не из того, что отец Василий окончил факультет журналистики МГУ, писал стихи, оттачивал литературный стиль, ведя дневник. Его проповедь шла через внутренний иноческий подвиг, поэтому и слёзы были. Я не могу воспроизвести конкретных слов, но помню потрясение.
Как раз перед той самой Пасхой я стал у него исповедоваться. Однажды подумал: «Хорошо, чтобы он стал моим духовником!». Во время исповеди отец Василий с каким-то особенным дерзновением брал на себя наши грехи».
А ведь аналой, у которого происходит исповедь, — поистине край бездны. И священник стоит посреди скрежета зубовного и ликования Ангелов, между проклятием и благословением. Сюда несут все плоды познания добра и зла, приходят один за одним каины своей души…
«Я где-то читал, — добавляет отец Филипп, — что священник, который принимает на себя подвиг такого дерзновения на исповеди, умирает тяжело. «Как же ты будешь умирать, отец Василий?!» — пронеслась тогда мысль».
«Стоящим у аналогия отец Василий мне явился однажды во сне, — говорит монахиня Иоанна. — У меня был проступок в Москве. Я закупила книги по иконописи, и осталось немного денег. А рядом с моей мастерской и кельей в то время жили ещё мирские соседи. Постоянно долбили на пианино какое-то музыкальное непотребство. Я даже свечки в уши вставляла, но помогало не очень. Так вот я решила купить на оставшиеся деньги небольшой магнитофончик и слушать через наушники то, что мне надо. Благословения на это не было, но купила и не собиралась каяться. Так вот вижу во сне как будто какой-то большой праздник, и отец Василий стоит на исповеди. И хотя он не был моим духовником, приходит желание покаяться именно ему. Но, как это бывает во сне, что-то постоянно мешает подойти, а я думаю: «Только бы он не ушёл!». Наконец, подошла. Батюшка серьёзно говорит мне: «Не знаю, чем помочь». Возникло понимание: что-то серьёзное произошло. Наутро, как только будильник зазвонил, — сразу на исповедь». Послушание и есть та самая золотая нить живого предания, которая называется старчеством. Нить эта соединяет Оптину с Паисием Величковским, с Афоном, с пустыней Фиваиды…
Приказ для «кочегара»
«Монахи того призыва, рубежа 1980-х и 1990-х годов, горели, — вспоминает матушка Иоанна. — Когда мы пришли в монастырь, думали — ненадолго. Знали пророчества старцев о недолгом расцвете Церкви и новых гонениях. Тогда и представить себе не могли, что будем подвизаться здесь четверть века!»
Трое будущих подвижников пришли в обитель ещё в совершенно атеистическое время. Глядя на верующих, большинство ещё вертело пальцем у виска. А будущие мученики уже складывали пальцы в молитвенное троеперстие. Тогда это было своего рода
исповедническим подвигом… Их убийца Николай Аверин тоже шёл духовным путём, но противоположным. Другого духа впустил он в себя.
Службу в армии Аверин проходил в Афганистане. Есть разноречивые данные о том, участвовал ли он в боях, но сведения о том, что там он неоднократно оказывался на грани жизни и смерти, представляются более убедительными. Именно в таких стрессовых ситуациях по грехам своим человек и может получить беса. Мирские люди называют это так: вернулся психологически сломленным. (И не задумываются над смыслом сказанного: кто конкретно сломал-то? Неужели некие безликие «обстоятельства»?)
Вспоминаю свои журналистские беседы с профессором Ф. В. Кондратьевым, крупнейшим экспертом из Центра судебной психиатрии имени Сербского, через которого «прошли» все знаменитые преступники — от Чикатило до Головкина. Кондратьев показывал мне видеозаписи бесед с Авериным: плюгавый, с виду лысый мужичок в расстёгнутой на груди спортивной курточке курит и рассказывает о своих переживаниях с видом некоего самодовольства, даже превосходства. Да, он был признан шизофреником, однако, как говорил Фёдор Викторович уже незадолго до своей смерти, у всякого психиатрического диагноза существует своя духовная подоплёка.
Владыка (в то время архимандрит) Тихон (Шевкунов), который беседовал с душегубом, писал, что, вернувшись из Афганистана, тот занялся дурной самодеятельной мистикой. Стал посещать церковь, но при этом совершенно не верил священникам, не изучал святых отцов. Решил, что сам разберётся. Он оказался в храме, но вне Церкви. И начал аккумулировать в себе все свои переживания. Не очистив грехи покаянием, Аверин просто попал в самую банальную духовную ситуацию, когда он стал верить каждой своей мысли. А поскольку мысли были гордые и страстные, то он вначале возомнил себя могущественным и высоким. В таком состоянии он ходил в храм, сильно постился, и вскоре ему стал являться голос. Порой он действительно помогал. Одним психическим расстройством не объяснишь такой, например, случай, когда он едет по дороге на машине, вдруг голос говорит: «Срочно остановись, тормоза!». Он жмёт на педаль, и тут же откуда-то неожиданно вылетает легковушка. Если бы чуть промедлил, она ударила бы в лоб…
Но постепенно голос становился всё более требовательным, властно диктовал, как поступать. Дух, который мучил Аверина, нацеливал его на убийство. Временами его охватывал ужас, но нажать на тормоза «кочегар» уже не мог. Он стремительно летел в адскую топку.
Пойти в церковь и рассказать всё священнику? Нет, он был слишком горд для этого. Как человек решительный, Аверин принялся бороться своими силами. С кем-то посоветовавшись, он стал поклоняться сатане, как противнику Бога, потому что сущность, которая мучила его, называла себя богом. И потом наступил момент, когда дух, который владел Авериным, потребовал от него того, что произошло. Он изготовил меч и стал ждать светлого Христова Воскресения. Свой окончательный выбор сатанист сделал, по-видимому, в 1991 году. Тогда он совершил первое явно богоборческое преступление: в самый день Пасхи совершил попытку изнасилования. Аверин был арестован, признан душевнобольным и провёл в психиатрической больнице полгода. Именно с того момента он решил отомстить Богу «за ту Пасху», как выразился на следствии он сам. «Достать» Бога он решил через убийство Его служителей.
Чёрные подрясники и белые балахоны
Они как будто знали свою судьбу. Мне показали редкую фотографию: на ней группа монахов Оптиной рядом с могилой преподобного Амвросия. На фото, датированном 1993 годом, есть и отец Василий. История этого снимка такова: отец Василий шёл мимо как раз в тот момент, когда братия готовились фотографироваться. Он сказал: «Подождите и меня, хочу быть вместе со всеми, как Севастийские мученики».
«Незадолго до гибели отец Василий раздавал свои вещи, — вспоминает монахиня Иоанна. — Мне досталась простенькая настольная зелёная лампа, пострадавшие в пожаре от упавшей свечки две шторки, иконка святого равноапостольного князя Владимира. А от отца Трофима — маленькое самодельное кадильце. Он мечтал быть иеродиаконом.
Эконом Оптиной отец Серафим говорил: «Убили бы меня — сказали бы, что из-за денег. А тут такие нестяжатели… «.
Когда инок Трофим дарил мне кадильце, почему-то сказал: «Может, не увидимся больше…». Он как живой пред глазами стоит! Влетает, глаза голубые. «Ой, сестрички! Чем помочь?» Отец Трофим бывал в Шамординской обители часто. У него было послушание тракториста, а в километре от нас — Оптинский полевой стан. В тот год собрали на удивление хороший урожай, хотя земля после колхоза была совершенно убитая. А тут три раза проходил он на копалке — и каждый раз на грядке оставалось много корнеплодов. Отец Трофим пройдёт ряд и мчится, чтобы брать у сестёр полные вёдра — ссыпать картошку в кучу. И снова взлетает на трактор, как на коня. Потом говорит: «Сейчас, я быстро», — и к лесочку. Смотрим: оттуда дымок пошёл. Вскоре прибегает с ведром печёной картошки, да какой! Нигде не подгорела, совершенно золы нет. Вкусная! Вот что значит таёжник!
А потом отца Трофима наказали. Якобы он не по благословению нам помогал. Трактор отняли!.. Отец Василий тоже как-то безвинно пострадал. Наместник пришёл в храм и увидел, что нет служащего иеромонаха. А тут как раз — отец Василий. И хотя очередь была не его, наместник, видимо, не разобравшись, долго пытался сорвать с него мантию, так ожесточённо, что даже пуговица на пол полетела. Потом подпрыгнул (отец Василий ведь под два метра был ростом) и сбил с него клобук. Отец Василий поклонился, попросил прощения, поднял свои вещи и пошёл служить. Ни слова не сказал»…
Что ж, мы ведь читали, что многие великие подвижники Святой Горы, например, имели своими старцами очень строгих, даже суровых, с непростым характером монахов. Во всяком случае, это эпизод — тоже штрих к прориси будущей иконы…
«Ещё помню, — продолжает матушка Иоанна, — как-то вместе мы ехали в автобусе, и инок Трофим стал рассказывать, что наступают антихристовы времена. Совершенно спокойно, без страха и смущения рассказывал. Для меня это было в то время как откровение… Уже потом узнала о молитве преподобных Анатолия и Нектария Оптинских: «Господи… имиже веси судьбами сокрый нас от лица антихриста в сокровенной пустыне спасения Твоего»».
Да, в наши дни даже острота слов Апокалипсиса как бы затупляется. Книжные слова: «Антихрист, знак Зверя, последние времена» — как будто запылились… Но иногда эти самые времена дотягиваются до тебя остриём сатанинского клинка, когда демонизированный мир обдаёт тебя холодом ужаса.
Я иду по недлинной лесной тропинке, отделяющей обитель от скита. Солнечный зимний день, прекрасная природа. Огромные сосны, густой подлесок… А в тёплое время года здесь настоящие заросли. Теперь представьте: идут с молитвой по тропинке немолодая мать с двадцатипятилетней дочерью, да ещё их знакомая. И вдруг сзади шорох. Из кустов на тропинке появляется несколько фигур в белых балахонах. Господи, помилуй! Женщины бросаются бежать, но одна из них явно отстаёт. Тогда другая немолодая паломница останавливается и поворачивается лицом к преследователям. Те останавливаются также. Женщина медленно осеняет их широким крестом, и они начинаются пятиться, уходят. Теперь эта паломница стала монахиней Нилой…
После преступления «кочегара» Аверина какие-то силы явно пытались создать вокруг Оптиной атмосферу страха. Было ещё несколько странных убийств и покушений недалеко от обители, и особенно на той самой тропинке в скит. Раба Божия Сергия, который жил в этом скиту, убили в Козельске. Через год после заклания монахов убили Георгия Ефимчука, паломника из Самары. Из груди его достали воткнутую английскую булавку. До этого, как было установлено, видимо, шприцем у него из сердца выкачали кровь. А «балахоны» с видеокамерами в руках появлялись ещё неоднократно. Бегали, пугали. Однажды погнались за иеродиаконом Трифоном; он сумел скрыться…
Был ли «Иван Карамазов»?
Оптина всегда как бы высвечивала негативные духовные процессы, которые шли в России. Незадолго до событий 1917 года в Оптиной произошёл такой случай. Какой-то болящий студент, совершенно голый, зашёл во Введенский храм во время вечерней службы. Все опешили. Голый студент зашёл в алтарную часть. Он запрыгнул и встал на алтарь, расставил ноги и руки в стороны, как на известном рисунке Леонардо да Винчи… Представьте себе картину. Голый человек стоит на алтаре на глазах у верующих! Он недолго так стоял. Негодяя стянули с алтаря и арестовали. Алтарь заново освятили.
В начале 1990-х складывалось ощущение, что в стране готовится новая, оккультная революция. Насмотревшись голливудских фильмов типа «Омен», молодые люди погружались в недра тёмной мистики. Кровавые следы оставляли невесть откуда взявшиеся сатанинские секты. Какое-то мрачное марево возникало рядом с возрождающимися знаменитыми обителями.
Есть версия, что ещё накануне той самой Пасхи в Оптиной действовала преступная группа, чему есть многие запротоколированные Общественно-церковной комиссией подтверждения. Шла техническая подготовка и психическая атака: один из священнослужителей получил две фотографии гроба и обещание убить его «золотым шомполом в темя». А незадолго до Пасхи некий человек, вспоминали очевидцы, прокричал в храме: «Я тоже могу быть монахом, если трёх монахов убить!».
Да, после убийства оптинцев неоднократно возникали вопросы: были ли у Аверина сообщники? Может быть, тут дело целой организации? Увы, вопросы эти возникали у православных людей, но отнюдь не у «профессионалов». Следствие, например, фактически проигнорировало такой эпизод. Две женщины-паломницы, оказавшиеся свидетелями нападения убийцы на звонарей, сообщили, что, когда они закричали от ужаса увиденного, двое незнакомых мужчин, стоявших неподалёку, прикрикнули на них: «Ну-ка, заткнитесь, не то с вами то же будет!».
«Я читал дневники преступника, испещрённые духовными стихами, — вспоминал о. Тихон (Шевкунов), — совершенно сатанинскими, причём очень эстетскими. Они проходили как стихи Николая Аверина. Но с его обликом никак не вязался такой омерзительно изощрённый эстетизм. Потом уже, когда я встречался с Авериным, спросил: «А что это за стихи? Неужели ты их написал?». Оказалось, на следствии просто не разобрались — конечно, он их откуда-то переписывал. Когда я увидел эти стихи и прочие записи, понял, что человек этот не то что Смердяков, но убийство произошло по той самой схеме, что у Достоевского. И значит, здесь должен быть Иван Карамазов. Должен быть человек, который дал этот импульс. Было бы важно найти того, кто его направил. Аверин не сказал на следствии, откуда он брал книги, — жаловался на головную боль, уходил от ответа».
Сейчас мы уже знаем, что Аверин по крайней мере искал своих единомышленников. Ездил для этого в Киев и в Москву… К теме «Ивана Карамазова» мы ещё вернёмся, но теперь важно сказать другое. «Белые балахоны» добились обратного эффекта. В онемевшую после убийства Оптину приехали лучшие звонари страны, к колоколам тянулись подростки и даже многочисленные бабушки отца Трофима, которых он так радостно опекал. А после сорокового дня, пришедшегося на Вознесение Господне, многие, до того не помышлявшие о монашестве, ступили на путь воинов Христовых.
И главное, Россия потеряла трёх монахов, а получила трёх Ангелов.