00:32 17.03.2018ВАВИЛОНПритча о талантах: сколько стоят ключи от рая?Елизавета Калмыкова
«Дарование есть поручение», — изрёк некогда русский поэт. Созвучна ли эта сентенция умонастроениям современного человека? Боюсь, что в умах большинства она может найти отклик лишь как фигура речи. Поручение? Не всяк ли кузнец своего счастья?
И на поверхности, и на глубине жизненного течения мы пленяемся прихотливым многообразием крупных и малых соцветий и плодов, напитанных энергией человеческой души. Пленяемся и опьяняемся, вопреки тому, что плоды эти не всегда приятны на вкус, а цветы не сплошь благоуханны. Зато чем заметней, вещественней тот плод, тем, как правило, выше и ярче разгорается звезда его обладателя.
Ты робко спрашиваешь о поприще одарённого счастливца? Может, ещё поинтересуешься его «нравственным вектором»?
«Какая пошлость! И какие, в сущности, пустяки! — парирует исследовавший все закоулки души гения профессор. — Это же гигант мысли! Великий стратег! Как можно сметь оперировать нравственными категориями, когда речь идёт о небожителе?».
Да хотя бы и не метил звездоносец в наполеоны.
«Се — человек!» — столь же безапелляционно вторит учёному мужу восхищённый резонёрством шоумена-пересмешника обыватель. Вот, де, сам себя слепил, выбравшись из дремучей безвестности. «Обэкранился» – отметился–реализовался. Нечего сказать, личность! Не личинка!
Но даже когда плод вызрел на благородной почве служения непреходящим смыслам, вполне убедительным свидетельством триумфа воли, сердца и ума становится лишь тот, что успел запечатлеться в зеркале мира дольнего. И напротив, как минимум подозрительную насторожённость, скепсис вызывает всё, что отмечено тайной затворничества, скопчества, безвестности.
«Чему же здесь дивиться? — возвысит голос мой визави-идеалист. — Это оправдано самой природой человеческого общежития. Чем же ещё мерить состоятельность личности, как не общественным одобрением? Разве не связаны мы одной цепью, слабым звеном которой должен быть признан всякий сокрывший свой талант анахорет?»
Всё так! Но позвольте узнать: что же вы называете талантом?..
Ведь первоначально само слово талант означало весы, в дальнейшем — то, что взвешивалось на этих весах, то есть в этимологии самого слова заключён его смысл: быть идеалом, мерилом каких-то высших возможностей и способностей, данных человеку.
Ныне же реальным критерием одарённости стал успех, успешность, очень часто сопутствующая дерзко заявляющей о себе самости. Перефразируя ещё одного хрестоматийного пиита, поэтом можешь ты не быть, но вот успешным быть обязан! Разумеется, коль скоро претендуешь блеснуть своим неповторимым павлиньим опереньем.
Цена вопроса на повестке дня не стоит. Уж за ценою мы не постоим! А потому не робей да не зевай, а лучше, ну, хотя бы… плюнь дальше всех. А если при этом достанет прыткости раструбить о подвиге своём на каждом углу, бренд обеспечен — не сомневайся! И пусть после этого кто-нибудь осмелится назвать тебя самым уничижительным по нынешним временам ругательством — «лузер».
В подобной системе координат общественное признание азартно перетасовывает людей, как колоду карт, фигурки и пешки на его шахматной доске легко и немотивированно меняются местами, по сути, не совершая никаких тактических ходов и уж тем более сложных кульбитов. Под любой самой курьёзной, но уже просиявшей на общественной авансцене личиной претензия слыть «героем дня» потребует не более усилий, чем смена маскарадного костюма. Вчерашние нерукопожатные одиозные персонажи «светских хроник» сегодня поспешно сбрасывают маски и, разворачиваясь на все триста шестьдесят градусов, меняют имидж.
«Имидж — это узнаваемый стереотип, театрализованная маска, на которую есть спрос, и при этом — полная анонимность подлинного лица.
<…> Основное свойство личины — её пустота, лжереальность, которая и в христианстве, и в фольклоре всегда считалась свойством всего нечистого, лукавого и злого. Личина — это знак оборотня, перевёртыша. Имидж как раз и призван скрыть настоящее лицо, обесценить и поставить под сомнение его подлинность…»
Олеся Николаева
А почему нет? Главное — вписаться в конъюнктуру, быть «в тренде», а значит, «не дать себе засохнуть».
«Что же здесь принципиально нового? — возразит в свою очередь мой визави-циник. — Не во все ли времена пошлость торжествовала над скромной добродетельностью, низменное над возвышенным? Подлинно высокое и изысканное люди склонны игнорировать, прельщаясь доступностью и удобоваримостью их грубых суррогатов».
Так было всегда, не спорю. И всё же, несомненно, времена, когда заявлять и трубить о своей как мнимой, так и подлинной исключительности было, по меньшей мере, не комильфо, ещё не канули в Лету. Да и сегодня, слава Богу, мы ещё не вполне утратили представление об истинном благородстве и аристократизме души, остающейся неприступной и неподвижной, как гранит перед накатом шумливых волн славы. Мы также не потеряли способности видеть и отличать подлинно прекрасное от гремучей посредственности. Но!
«Окна Овертона» уже давно распахнуты в сторону их неразличения. Имена подлинных героев духа тонут в безликой информационной какофонии, а самые прекрасные человеческие творения обесцениваются самим фактом соседства с дешёвыми и бессмысленными подделками.
«Подвижники нужны, как солнце. Их личности — это живые документы, указывающие обществу, что кроме людей, ведущих спор об оптимизме и о пессимизме, пишущих от скуки неважные повести, ненужные проекты и дешёвые диссертации, развратничающих и лгущих ради куска хлеба <…> есть ещё люди иного порядка, люди подвига, веры и ясно осознанной цели».
Антон Чехов
Человек новой формации, «человек-маска», уже живёт в нас и вовсю распоряжается нашей жизнью. Нет-нет, не только где-то там, в пространстве инакомыслящих, по ту сторону церковной ограды, — он живёт и в душах «малого стада».
Культ успеха, миф о самореализации как о высшей современной добродетели зачастую очень тонко подменяет подлинно христианское внутреннее делание делами, внешней многозаботливостью. И мы, христиане, не замечаем, как бежим вполне в духе времени, напуганные и уязвлённые всё той же завистливой мыслью: все ли возможности охвачены? Во всех ли зеркалах успело отразиться наше тщеславное «эго»?
«Нагляднее всего демонстрирует нарождение новой мифологии реклама. Основным концептом её является утверждение: “Ты есть то, что ты имеешь”. Таким образом, категория “быть” постепенно подменяет категорию “иметь”».
Олеся Николаева
По своей наружности мысль эта может казаться вполне благовидной: ведь и подлинная деятельная одарённость никогда не удовлетворена достигнутым. Sik: подлинная, требующая серьёзных душевных вложений, не спешащая найти пристань для самообнаружения, не услаждающаяся завоеваниями очередных пьедесталов, статусов и прочих значков отличия.
Как правило, «звёздная бацилла» остро даёт о себе знать в моменты неудач и поражений. Уныние, тяжелейшие депрессии и прочие психосоматические расстройства — бич нашего времени, свидетельствующий о глубинном духовном вакууме, моментально образующемся на месте раненой или поверженной самости…
Но бывает, что душевные коллапсы настигают нас и в ситуациях, когда талант, уже расцветающий в нас и, казалось бы, вверенный нам свыше, вдруг в силу не зависящих от нас причин не может стать призванием, то есть реальным жизненным поприщем. Подобных жизненных драм множество.
Вот он, вчерашний прирождённый и перспективный атлет, ныне по нелепой случайности выброшенный на обочину жизни. Нет, не происки соперников тому виной и не экстремальный характер самого спортсмена, а банальное неудачное падение на перекрёстке по дороге домой; на перекрёстке новой судьбы, навсегда выбросившей его из спорта в инвалидную коляску.
А вот до пошлости хрестоматийный сюжет: молодая женщина — умница и красавица, немного мечтательница (в лучшем смысле этого слова), готовая весь душевный потенциал посвятить своему избраннику и семье. Но не отзывчива судьба к её мечте. Социум насторожился и удивился: «Как? До сих пор не замужем? Да не может быть!». А некоторое время спустя созрел и приговор: «Знать, горда! Нет — больна. Да-да, больна, причём на всю голову…».
Быть живой мишенью подобных клейм и стереотипов вдвойне тяжело: ведь выносящему вердикт не ведома тайная брань и боль души, лишённой возможности приникнуть к своим же родникам и осуществить заветное.
С чем можно сопоставить эту энергию, не ведающую никаких преград на пути к осуществлению самого заветного? Пожалуй, один из самых пронзительных образов, взятых из живой природы, — образ идущего на нерест лосося. Цена «сбывшегося» этой рыбы жизнь!
И нас никакая тягота не может отвратить от избранного поприща, ничто не может изменить рачения поющего вдохновенного сердца. Эту движущую жизненную силу мы и называем талантом — даром свыше; тем, от чего ни при каких обстоятельствах нельзя отрекаться и что тем более преступно зарывать.
Но что делать, когда сама жизнь демонстрирует нам, что эти связи: талант, призвание, поприще — не всегда неразрывны? Неужели без воплощённой идеи о самих себе невозможен расцвет нашей личности?
Действительно, энергия нереализованного таланта терзает и, в конце концов, распинает. Самобытная природа нашего существа, пронизанная токами нераскрытого дарования, вопиет и восстаёт. Талант становится крестом… Крестом, понести который так трудно современному человеку.
И вновь мой скептик-оппонент возвысит голос: «Нет ничего нового под солнцем! Безропотное крестоношение — удел немногих мужественных душ. Разве можно назвать это приметой времени?».
Да, так было всегда. Разница лишь в том, что в современной ценностной парадигме понятию креста и крестоношению практически не оставлено места. Но легче ли стала жизнь без креста?
С одной стороны, привыкший к ожесточённой борьбе за то, что сам для себя определил как призвание или место под солнцем, современный человек совершает подвиги самостояния. Он готов идти, что называется, против рожна для достижения намеченной цели. О смирении, сопутствующем кресноношению, вестимо, и слышать ничего не желает, употребляя это слово исключительно в негативной коннотации — как синоним безволия, душевной расслабленности, немощи и т. п.
С другой стороны, вечно гонимый собой к вечно удаляющейся вожделенной гавани, он превращается в одержимого различными фантомами и фобиями невротика, более всего стерегущего свою «зону комфорта». Эта пресловутая «зона комфорта» в конце концов и становится тем клочком земли обетованной, в который ему суждено пребыть. Вот уж подлинная драма…
Парадоксально, но, отказываясь от креста, мы буквально теряем почву под ногами, делая мучительным процесс достижения цели и обесценивая его плоды, собираемые во имя своё. Эти плоды, как в сказке, превращаются на наших глазах из золотых монет в чёрные угли.
«Возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим; ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко» (Мф. 11, 29–30).
Никогда не забуду слова близкого приснопоминаемого друга, удивительно мудро и трезво рассуждавшего о своём месте под солнцем. Он не был воцерковлённым человеком, но обладал удивительно смиренным и целостным самосознанием, отражавшим чистоту и чуткость его сердца. «Я как-то быстро понял и смирился с тем, — говорил он, — что на человеческом лугу посреди многообразия прекрасных и редких цветов я всего лишь обыкновенная трава. Осознав это, я почувствовал, что мои прежние ломки в поисках своего предназначения счастливо завершились. Да, я рад быть просто травой, на фоне которой красота редких цветов может раскрыться и засиять во всей своей победоносной полноте». Поистине, счастливый и одарённый человек!
В одной из своих просветительских лекций митрополит Антоний Сурожский сказал: «Мы связаны с окружающим миром только в той степени, в которой он несёт для нас какой-либо смысл. Невозможно иметь связь с тем, что не имеет для нас никакого смысла, никакого значения. <…> Мы извлекаем смысл из самых разных сторон жизни. Но восприятие смысла в большой степени зависит от нашего умения видеть, слышать, воспринимать и осмыслять наш собственный опыт. Мы активные участники как восприятия смысла, так и его выражения…».
Пожалуй, без этой особой пластичности и высокой отзывчивости души к тому, в чём заключено само существо жизни, — к её смысловым истокам, без умения переплавлять лёд жизненных обстоятельств в воду жизни через несение креста талант сам по себе так и остаётся нераскрытым бутоном. Культ таланта как уникального природного феномена сам по себе лишён смысла.
«Тяжёлым утюгом гладит человека Бог. <…> И расправляет душевные морщины», — вздохнул когда-то Василий Розанов. Не всегда перед нами раскрывается радужная перспектива осуществить намеченное; то, к чему влекут нас природные способности и задатки; то, к чему мы можем стремиться всем существом своим. Но, возможно, именно из этой схватки с самой собой душа наша выходит одарённая талантом столь весомого достоинства, что и становится той необходимой платой за ключи от Царства, врата которого всегда открываются изнутри…