Четверг, 28 марта
Shadow

Зачем помидору быть баобабом, или как живётся теремку без Колобка?

16:41 31.01.2018СЛОВО И ОБРАЗЗачем помидору быть баобабом, или как живётся теремку без Колобка?Людмила КолокольцеваФлаг РФ с изречением

Мы люди крайностей, и после растиражированного с помощью шаблонных слов и штампованных фраз-клише декларативного патриотизма маятник качнулся в противоположную сторону: прошло более двадцати лет со времени распада СССР — и быть русским стало стыдно, а слово «патриот» уподобилось ругательству.

— Вы патриот? — игриво спрашивает телекорреспондентка юношу, который любовно увековечивает память земляков, павших в годы Великой Отечественной войны.

— Нет, я нормальный, — испуганно отшатывается он.

Ситуация, подобная этой, не редкость в наши дни. Что же так перевернуло наше сознание за каких-нибудь два десятилетия? Прошла мода на патриотизм? Норазве бывает модно дышать? или двигаться? или говорить? Сказать «Патриотом быть не модно» — всё равно что изречь: «Жить не модно». Известно, например, что у любого живого существа, за исключением простейших, «…нормальная иммунная система обладает способностью различать «своё» и не «своё»»[1]. Как только эта способность ослабевает, организм заболевает. Стало быть, охлаждение национального чувства — не что иное, как симптом духовного недуга.

Естественность здорового духовного инстинкта признаётся и Библией. Милосердие и сострадательность к иноземцу уже в Ветхом Завете утверждаются как норма жизни. «Пришельца не обижай: вы знаете душу пришельца, потому что сами были пришельцами в земле Египетской» (Исх. 23, 9). Но предупредительность и внимание к иноплеменнику не исключают снисходительности и понимания по отношению к соотечественникам, и даже в большей степени, чем к чужестранцу. «С иноземца взыскивай, а что будет твое у брата твоего, прости» (Втор. 15, 3).

Приверженцы интернационализма и космополитизма в ответ на это могут вспомнить знаменитые слова апостола Павла: «Где нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос» (Колос. 3, 11).

При крайней односторонности суждений и оценок теряется всякий здравый смысл. Вот и национальный вопрос стал в наше время вопросом острым и болезненным, ибо решается не объективно, а корыстно и пристрастно, а потому обильно обрастает ложью и лукавством. Понять путь своей страны, её место среди других народов — значит осознать и себя как живую клетку единого организма, как каплю, характеризующую состояние реки, из которой она взята.

Ф. М. Достоевский и И. С. Тургенев, например, находясь за границей, больше всего боялись потерять ощущение русской жизни, считая это началом конца. Понятно, что на чужбине гораздо труднее чувствовать, чем живёт родная земля, и, казалось бы, нам, не покидавшим пределов Родины, такая беда не грозит. Тем не менее большинство граждан страшное состояние нечувствия за катастрофу не считают. А ведь всегда потеря себя указывала на крайне бедственное состояние как человека, так и большой группы людей, что отразилось в нашей речи: сам не свой, вне себя, не в себе, вышел из себя, потерял себя, лезет из кожи вон, на себя не похож, на нём лица нет — так обычно характеризуют внутреннее неблагополучие.

Вероятно, увидев дряхлую старушку, лихо, азартно прыгающую через скакалочку или играющую в «классики», читатель вздохнул бы сочувственно при виде столь экстремально проявляющейся потери себя. А ведь и тот, кто изрекает: «Я пошёл в шоп», нуждается не в меньшем сострадании. И не трагедия ли всемирная, если целая нация теряет себя?

Человек распахнут навстречу миру, когда он осознаёт себя как личность. То же самое и с народом. Кто не уважает себя, не может уважать и других. Нация, потерявшая своё лицо, будучи сама ущербной, и другим народам воспрепятствует нормально развиваться.

«Я не смею думать, чтобы у нас в России было не много патриотов; но мне кажется, что мы излишне смиренны в мыслях о народном своём достоинстве, а смирение в политике вредно. Кто самого себя не уважает, того, без сомнения, и другие уважать не будут.

Не говорю, чтобы любовь к отечеству долженствовала ослеплять нас и уверять, что мы всех и во всём лучше; но русский должен по крайней мере знать цену свою» (Н. М. Карамзин).

Очевидно, приходит время каждой нации осмыслить себя как единую общность. И это хорошо, если только формирование национального самосознания происходит не за счёт другого народа, а тем более не ценой самоутверждения, попирающего достоинства другой нации; однако и не ценой потери собственного лица.

Монумент «Родина-мать зовёт!» на Мамаевом кургане

Вот тут-то и начинается самое интересное. Никого, пожалуй, не возмутишь, сказав, что каждый человек индивидуален и лекарство, излечившее одного больного, — смертельный яд для другого. Сколько ни терзай призванного к живописи ребёнка занятиями с блистательнейшими педагогами из консерватории, он вряд ли станет вторым Паганини. С этим тоже вряд ли яростно схлестнутся оппоненты. Ни у кого не вызывает негодования, когда помидор называют помидором, а банан — бананом.Никому в голову не приходит засевать баобабами Черноземье нашей страны.И даже с тем, что француз — это не китаец, никто не спорит. Но тезис об особом пути русской нации встречает весьма бурную реакцию.(В сказках русский дух неизменно вызывает беспокойство и тревогу у Бабы Яги, Кощея Бессмертного, Чудища Поганого. Вполне подходящая компания для русофобов.) Не может, дескать, цивилизованный человек мыслить столь узко. И вот уже любители выглядеть умно и прогрессивно презрительно и брезгливо подёргивают плечами: «Какой такой особый путь? Что за шовинизм? Что за мания величия во всенародном масштабе?». Почему же обязательно шовинизм и национализм? Ведь никто не вскипает праведным гневом от того, что морковь содержит витамин А, а шиповник, напротив, витамин С…

Какие бы цели ни преследовали шоковые экономисты-экспериментаторы, выстраивая русскую экономику по шведским, французским, американским, южноафриканским образцам, не отбросит народ тысячелетнюю славную историю и мудрые традиции, а опыты над ним не превратят его в шведов и негров, как бы хороши или плохи они ни были.

«У нас, у русских, при существующем ныне национальном безразличии, сплошь и рядом бывает так, что попавший к нам инородец, исполненный великой наглости, начинает порицать нашу нацию, наши порядки, нравы, обычаи и прочее… И мы из любезности и деликатности не только молчим, но даже ему поддакиваем… Мы совершенно не осознаём, что с нашей стороны это поступок великой гнусности. Наша любезность и наша вежливость переходят в подлость… Кто не уважает своей Родины, тот не уважает себя. Тот не имеет права на уважение к себе со стороны других лиц»[2].

Эти слова были написаны до революции. Что сказал бы их автор, узнай он, что нынче мы не поддакиваем чужестранцам — в поношении собственной нации «мы впереди планеты всей», и слово у нас, увы, не расходится с делом?

От аппендицита не лечатся валидолом, и картошку не отказываются принимать в пищу из-за того, что она плохо смотрится в хрустальной вазе для десерта.

«Всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь» (Мат. 3, 10).

Какой плод можем принести мы, не понимая даже толком, «кокос» мы или «морошка»?

Был в 70-е годы такой анекдот. Привозят пьяного в вытрезвитель.

— Фамилия!

— Н-не п-помню…

— Имя!

— З-забыл…

— Адрес!

— ??

— Ну хоть год сейчас какой, знаешь?

— А как же!? Обижаешь… Определяющий!

Так и мы. Во сне назовём имя XXVII короля дикарского племени Юки-Лакамбуры, с чувством споём «HappybirthdaytoYou» в день рождения коллеги, но недоуменно пожмём плечами на вопрос, как величали нашего прадеда. Эту раболепскую черту подметил ещё А. С. Пушкин в «Барышне-крестьянке». Называя Григория Ивановича типично русским барином, он вслед за этим рассказывает о том, что всё имение помещика было устроено на английский манер.

Нездоровое и искажённое отношение к иностранцам уходит корнями в глубь веков.

«Начало Российской истории представляет нам удивительный и едва ли не беспримерный в летописях случай: славяне добровольно уничтожают своё древнее правление и требуют государей от варягов, которые были их неприятелями» (Карамзин Н. М. История Государства Российского).

А ведь Библия предупреждает: «Из среды братьев твоих поставь над собой царя; не можешь поставить над собою царем иноземца, который не брат тебе»(Втор. 17, 15).

Несомненно, речь в Ветхом Завете идёт о духовном устроении народа и его правителя, но и в прямом смысле это наставление апеллирует к здравому смыслу: каким бы мудрым, добрым и распрекрасным ни был представитель иного народа, он остаётся носителем и проводником сознания, вкусов, традиций, интересов своей нации, и мы единственный народ, не понимающий этого.

Самое горькое, что, потеряв духовные ориентиры, забыв, какого они роду-племени, русские люди выступают в духовной битве на чужой стороне. Это похлеще гражданской войны!

Немыслимо представить убеждённого мусульманина, оставившего намаз ради посещения православного храма, или иудея, предпочитающего свинину кошерной пище, зато мы, православный люд, лихо отплясываем в свой строгий пост, разделяя праздники других конфессий, безразлично каких, или весело хохочем у телевизора в среду и пятницу — дни, в которые вспоминаются крестные страдания Иисуса Христа и на которые приходится пик юмористических телепередач, нередко не без кощунства, замаскированного или явного.

«Ибо где сокровище ваше, там и сердце ваше будет» (Лк. 12, 34). Так где же наше сердце? И что есть наше сокровище?

Пока люди отведывают экзотические фрукты, можно говорить о природной любознательности, желании познать и вместить в себя весь мир. Когда они начинают дегустировать сок анчара, естественно усомниться в целесообразности их поведения.

Примерам высокой любви русских людей к Родине несть числа. «Пудра не порох, букли не пушки, коса не тесак, а я не немец, Ваше Величество, а природный русак», — ответил А. В. Суворов императору Павлу I, отказавшись сменить старую русскую форму своих солдат на мундиры немецкого образца и не побоявшись ссылки. Чувству национального достоинства не мешало бы поучиться и у императора Николая II, да ведь «не бывает пророка в своём отечестве». Только вот что интересно: подражая Западу в ненависти к России, поборники западного образа жизни не хотят замечать патриотизма его граждан, равно как и брезгливости к «культуре», насаждаемой ими у нас в качестве образца для подражания. Удивительная непоследовательность!

Широк и глубок русский человек. Всё в мире готов он вобрать в себя и переплавить по-своему, расцветить своей фантазией и согреть любовью. Не потому ли тысячу лет стремились разные по традициям и укладам нации под мощное и надёжное крыло русского орла, что им хорошо и спокойно было под сенью этих крыл?

Но как любой предмет отбрасывает тень, как возле пшеничного колоса норовит примоститься плевел, так и на любой добродетели паразитирует порок.

Несомненно, приятно иметь дело со всесторонне развитыми личностями. Однако зачастую в стремлении прослыть широкими людьми мы обогреваем улицу, нимало не заботясь о тепле собственного дома. Почему чужие волки нам дороже собственных овец? Может, потому, что любить фантом легче, чем живого человека?

Парадоксально, но космополитизм нивелирует людей, а осознание своей принадлежности к определённой нации делает их ответственнее и значимее. Даже клетка «знает» это. Значит, человек не дорос до самого себя?

Добра ли мать, которая, хлопоча с утра до ночи о своих знакомых, не знает, накормлены ли её дети? Широта души это или нечто иное? «Если же кто о своих и особенно о домашних не печется, тот отрекся от веры и хуже неверного» (1 Тим. 5, 8).

Прекрасно, когда «раскинулось море широко»: многих наделит оно своими обильными дарами, многих исцелит своими живительными силами, но море, вышедшее из берегов, небезопасно.

«Итак, если мы хотим быть самими собой, мы должны быть русскими… Но где же искать этого русского? — чем сохранялись великие нации? Что их сберегало или уничтожало? — Язык и вера. И вера больше, чем язык» (Из дневников и писем священника Александра Ельчанинова).

Патриотизм — понятие духовное, а следовательно, и жизнеопределяющее; как ни противься этому факту — его не отменить; лишь свернёшь с общей дороги жизни в топкие и безвылазные дебри вследствие неведения и нечувствия собственных кривых путей.

Русская земля тяжко больна: смрад преступлений, бессовестности, беззаконий, безнравственности стал невыносим; разум отнят, а воля парализована. С презрением и цинизмом топчут и попирают нас чужеземцы. Проказа греха покрыла народное тело, и нет на нём живого места от греховных язв и ран. «Рост преступности… наркомания… проституция… безответственность… стяжательство… потребительство… волокита… взяточничество… продажность… воровство… цинизм…» — ужасаясь, констатируем мы, обнаруживая очередной гнойник, и спешим приложить к нему грелку, пластырь, свинцовую примочку — всё, что под руку попадётся, или, того хуже, занимаем страусиную позицию, напоминая больного лепрой, который, припудривая пятна проказы, искренне убеждён в стопроцентном своём здоровье. Неверно поставленный диагноз усугубляет болезнь, а ошибки в назначении лекарств чреваты в лучшем случае осложнениями.

«Болезнь — от греха. Если Русская земля больна, то чем же она особенно грешна? Вопрос о сущности русской болезни переходит в вопрос о главнейшем русском грехе… Русская болезнь имеет в основе грех против Церкви. Отношение к Церкви — вот пробный камень для русского человека. Кто верен Церкви, тот верен России, тот — воистину русский» (священномученик архиепископ Иларион Троицкий).

Пока мы отрицаем духовные корни, произрастившие наш грех, блуждать нам и блуждать в потёмках в поисках причин и следствий обрушившихся на нас злоключений. Ни один народ не превратил бы свои Святая Святых в общественные туалеты. Некогда предав святые места гнуснейшему из поруганий и отвратительнейшему из кощунств, переоборудовав храмы Божии в дома умалишённых, тюрьмы и злачные места, мы и в душах своих устроили то же самое; и поныне мы в названиях американских компаний по производству туалетной бумаги все шесть слов пишем с заглавной буквы, зато своё самое главное — Бог — с маленькой, строчной. Чего же иного нам ожидать? Ведь самый роскошный цветок без солнечного тепла и света превращается в чахлую худосочную былинку, бестолково и бессмысленно торчащую из земли. А люди без Бога что природа без солнца.

«Захотели люди рай на земле устроить без Бога, так пусть в полноте насладятся его благами, пусть до самого дна выпьют сладость современного безбожного блаженства… И когда люди… в один дух раскаются перед Богом, тогда Господь и возвратит народу разум и волю» (священномученик Андроник Никольский).

Русь на распутье… Позади — сполохи былой славы некогда могущественной державы, впереди — горюч-камень: «Направо пойдёшь… налево пойдёшь…». Налево вроде бы ходили, а направо — кажется, уже и дошли. Дальше некуда. Одно остаётся — прямо идти. Богатыри святорусские, самые что ни на есть настоящие (а не сказочные, как выясняется), всегда так и делали — прямоезжую дороженьку избирали, следуя призыву Иоанна Крестителя: «Приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему»(Мат. 3, 3).

Мальчик в патриотичной одежде

«Заколодела дорожка, замуравела» — иными словами, пришла в такое состояние, как страна наша ныне. Только вот парадокс: выбирали богатыри былинные заведомую смерть, а не только не погибали, но ещё и с прибытком домой возвращались. Почему так? Может, лгал придорожный камень? Ан нет! В корень зрели доблестные витязи, понимали: посулы райских наслаждений — сладкая западня и коварный обман. Чуяло сердце: предлагается им не просто выбор, а выбор между изнеженностью и добродетелью; между духовной смертью в фирменной упаковке и мужеством риска, идущего на смерть ради Жизни. Стало быть, смерти духовной, то бишь жизни без Бога, народ русский не без оснований боялся и чурался, потому как горше казни лютой такое чёрное состояние души. Не мила русичу бессмысленная, обесцененная, пустая жизнь. Вот нынче и мятутся, суетятся, враждуют, в стакане топятся да руки на себя накладывают те, кто сладкое имя Господа с молоком матери не впитал.

Как часто, избирая путь компромиссов и сделок с совестью, мы оправдываемся безвыходностью ситуации и живём, как в интермедии, показанной в 1970-х годах на одном из слётов самодеятельной песни: «А что я мог сделать один?» — растерянно разводят руками выступающие, поодиночке выходя на сцену. И вот уже стройные колонны чётко маршируют в ногу и дружно скандируют: «А что я мог сделать один?». Чтобы жить по совести и любви, не требуется большинства. Бог Отец обещал Аврааму не истреблять Содом, если в нём найдётся хотя бы десять праведников. Не нашлось… Нечестивые жители города потонули в пучине разврата раньше, чем их накрыли воды Мёртвого моря. А в сказке А. Погорельского «Чёрная курица, или подземные жители» целый народ платит за нравственное падение маленького мальчика. Выбор одного так много значит… Богатырь не нуждается в голосовании, направляя коня в ту или иную сторону.

Куда поедет витязь от распутья, какой путь изберёт он?

Не так давно ещё одна дорога пролегла от придорожного камня и взбороздила русские просторы. Приходят злые дяди-волки да тёти-волчицы и сахарно-медовыми голосочками мамы-козы зовут: «Идите за нами! Забудьте имя вашего Небесного Отца. Какая разница, кто Он: Кришна, Будда, Магомет, Иегова…» Нет нужды напоминать участь глупых козлят, гостеприимно распахнувших двери, прельстившись приторно-притворной ласковостью…

Отношение к Родине — мерило нравственного уровня, гражданской ответственности, духовной зрелости человека. Разве могли мы ещё в 70-е годы прошлого века подозревать, как цинично будут кромсать её на куски и выставлять на продажу недостойные её дети; как низко предадут вчерашние друзья и братья; как алчно станут грабить все кому не лень; как с вожделением будет взирать Запад на Русь, словно на лакомый кусок пирога, поглощаемый жадно, целиком, без остатка?

«Семьёй народов» до недавнего времени называли нашу страну; но когда игнорируются и замалчиваются внутренние противоречия, когда сказка выдаётся за быль, когда заверения в дружбе, исходящие из холодных уст, не подкреплены движениями сердца, начинает медленно зреть болезнь. Материальные трудности обнажили социальные и духовные язвы, а унижающие душу зрелища обострили самолюбие. Чувствуя себя несправедливо обиженными, все нации силу своего неправедного гнева обрушили на Россию. Отношения вчерашних друзей и братьев превратились в огромный сплошной фурункул, до которого и дотронуться опасно. Почему же ныне межэтническая рознь разделяет граждан бывшей Державы, как некогда «белых» и «красных»? Политикам — не нам решать эти вопросы, и решать мудро и осмотрительно, ибо слишком много здесь болевых точек. И всё-таки не мешает с позиций совести и элементарного здравого смысла взглянуть на эпидемию ненависти к России.

С детства нам знакома незатейливая детская сказочка «Теремок». Хорошо и уютно жилось всем в этом добром и милом домике, пока не явился последний, большой и неповоротливый гость. Кто знает, чем ему теремок помешал. Наверное, слишком тесным показался. Справедливо ли винить в крахе домика мышку, взвалившую на себя весь труд по возведению всеобщего приюта, бескорыстно потеснившуюся под собственной крышей, радушно распростёршую объятия всем, кто постучал в её двери? Можно ли вообще обвинять кого бы то ни было в доброте и деликатности, великодушии и гостеприимстве? «Удаляйся от неправды и не умерщвляй невинного и правого, ибо Я не оправдаю беззаконника»(Исх. 23, 7). Увы, множится число перевёрнутых умов, называющих белое чёрным.

Стоит ли говорить о том, что во все времена универсальным теремом-приютом была для всех народов Россия? Ни кровом, ни богатством, ни чинами никто не бывал обделён.

«Русский народ не щадил «живота своего за други своя», за единоверных христиан Закавказья (грузин, армян, осетин) и Балканского полуострова (болгар, сербов, молдаван и гагаузов), томившихся под гнётом исламских властителей Персии и Турции. Христиане-беженцы из Оттоманской Порты в первой четверти XIX получали по 60 десятин земли (около 70 га) на «венчило» — брачную пару. Русские крестьяне центральных губерний, сами страдая от крепостной зависимости, отправляли «коровёнку и овечку», посевное зерно беженцам «на обзаведение хозяйством»»[3].

Примерам самоотверженного и жертвенного служения России ради блага других народов несть числа. Ныне, с лёгкой руки СМИ, об этом забыли, в первую очередь «обитатели теремка». Народы, познавшие и плюсы и минусы «национальной политики» Советского Союза, поспешили вычеркнуть из памяти то хорошее, что принесла им братская дружба русского народа, но, разделив с ним бремя «коммунистического счастья», во всех испытаниях, выпавших на их долю, обвинили русских, не поняв и не заметив, что основной удар пришёлся именно на них, и запамятовав имена своих славных соотечественников, приложивших к этому руку.

И ныне русскому народу приходится расплачиваться за издержки национальной политики СССР. Но если поинтересоваться национальным составом пламенных революционеров и застрельщиков «перестройки», многим очернителям русского народа придётся стыдливо примолкнуть. Так справедлива ли клевета на него и благородна ли такая плата за любовь?

«Отстоим Севастополь». Художник Василий Нестеренко

Нынешнее состояние России оказалось индикатором, высветившим подлинные интересы и чувства вчерашних друзей и братьев. Поговорка «Друзья познаются в беде» справедлива не только для человеческих, но и для национальных отношений. Родные и близкие в трудный час разделяют общую судьбу, друзья подставляют плечо, лицемеры обнажают своё лицо, наёмники предают.

Становясь подростком, ребёнок начинает замечать недостатки своих родителей. Зачастую это болезненно, особенно если он вдруг понимает, что родители его когда-то чем-то сильно обидели. Многие, пережив трагедию роста, становятся сильнее, добрее и умнее. Глупые дети, не понимая, что с ними происходит, подобно блудному сыну, уходят «на сторону далече» и, только набив синяков и шишек, изрядно изломав жизнь себе, а заодно и окружающим, возвращаются в отчий дом с покаянием. Кто-то предпочитает пропасть в сомнительной компании, соблазнившись корыстным или равнодушным вниманием псевдодрузей. Тем, кто бросил Россию в трудную для неё минуту, побежав искать более выгодных партнёров, не мешает вспомнить: Колобок тоже гордился, что ушёл и от дедушки, и от бабушки, и от Зайчика, зато подружился наконец с Лисой.

Но самое страшное происходит с теми, кто перешагивает в себе Человека. Нужно что-то сломать в душе, чтобы позволить себе поднять руку на того, кто взрастил и вскормил тебя. Это касается тех, кто с упоением бросает камни в несчастную Русь, обвиняя её во всех смертных грехах. Ты, занёсший руку, останови её на взлёте и вспомни слова Иисуса Христа: «Кто из вас без греха, первый брось на нее камень»(Ин. 8, 7).

Россия тяжко больна. Больного друга навещают, приносят ему фрукты и витамины, чтобы он быстрее стал на ноги, состраждут и сочувствуют ему. «Страдает ли один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены» (1 Кор. 12, 26). Так принято у людей. Презренные стервятники: шакалы, вóроны — раздирают на клочки ослабевшего сородича.

Россия тяжко больна, потому что она перешагнула черту, разделяющую жизнь и смерть, но во власти Бога поднять её со смертного одра, как воскресил Он Лазаря Четырёхдневного, девицу Тавифу, сына наинской вдовы и многих других. Как посмотрите ей в глаза вы, оплёвывающие и заушающие её ныне?

«Наступает время… когда грязью залитое, измождённое страданиями лицо русского народа просияет, как солнце, и осветит тех, кто сидит во тьме и сени смертной. И тогда все народы земные благодарно возгласят: «Русь наша, мученица наша, красно солнышко!» <…> Блаженны вы, плачущие ныне с Россией, ибо с нею и утешитесь! Блаженны вы, скорбящие ныне сегодня с Россиею, ибо с нею и возрадуетесь!» (святитель Николай Сербский).

Да много ли осталось у России искренних друзей?

Умение бережно и тактично прикоснуться к чужой культуре, постичь и понять её, не разрушив ни свой, ни чужой мир, не возмутив границ этих миров, — непременное условие мирного сосуществования самобытных наций. Человек, имеющий свои глубокие и мощные национально-культурные корни, не станет подрубать их, как не станет и корчевать чужие.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *