Четверг, 28 марта
Shadow

Язык для беседы с Богом

22:09 14.10.2017СЛОВО И ОБРАЗЯзык для беседы с БогомНиколай КаверинБогослужебная книга на Церковно-славянском языке

Богослужение составляет душу церковной жизни, и таковым оно является в понимании православного русского народа, для которого сама жизнь Церкви вполне равнозначна тому, что совершается в храме. Православное церковнославянское богослужение — это один из главных способов выражения любви к Богу, развития молитвенного общения с Ним и лучшая школа для усвоения высших форм святоотеческого богословия и духовного опыта.

Призывы к переходу как на богослужебный русский язык,так и на русифицированный церковнославянский, пытаются в последнее время оправдать миссионерской необходимостью. И именно церковнославянский язык, по мнению некоторых ревнителей миссии, является якобы основным препятствием притоку новых людей в Церковь.

Возникает закономерный вопрос: почему ради достижения миссионерской «понятности богослужения» раздаются призывы только к реформе богослужебного языка, тогда как призывы к реформам не распространяются на другие стороны богослужебного действия, както: иконы, богослужебную утварь и, прежде всего, богослужебные облачения? Ведь современному человеку, впервые зашедшему в православный храм, очень многое непонятно, и не только в молитвах и песнопениях на церковнославянском языке.

В первую очередь бросаются в глаза непонятные и архаичные облачения церковнослужителей: ни на улице, ни в метро, ни на стадионах и рок-концертах никто ведь не появляется в этих «странных» и непонятных фелонях и саккосах с золотистой выделкой или в поручах и епитрахили, а уж тем более в митре с крестом. Но пересмотру предлагается подвергнуть почемуто только язык богослужения.

Богослужебные облачения, как и богослужебный язык, являются священными, то есть выделенными только для храмового молитвенного употребления. Священные облачения и священный богослужебный язык отражают понятие о неотмирной природе Церкви, свидетельствуют об иноприродности происходящего в храме — и за стенами его. Богослужебные облачения, предназначенные лишь для славы и благолепия божественных служб, не могут быть носимы и употребляемы в быту. Господь повелел ещё ветхозаветным священникам, выходя из храма во внешний двор к народу, совлекать с себя богослужебные одеяния и полагать их в преградах святых, облекаясь в иные одежды (см.: Иез. 44, 19). В Православной Церкви по окончании богослужения священные облачения также снимаются и оставляются в храме.

То же самое в полной мере относится и к богослужебному церковнославянскому языку — языку Церкви и молитвы. Этот язык, непосредственно связанный с совершением церковных чинопоследований и служащий словесным облачением богослужебных действий, не может не быть языком сакральным, священным, т.е. отделённым от всего повседневного. Поэтому в силу своего священного характера богослужебный язык не должен совпадать с языком, употребляемым вне храма.

Церковнославянский язык является священным (от греч. «иерос», т.е. отделённым от обыкновенного) богослужебным языком потому, что создан был Кириллом и Мефодием для высшей цели — для богослужебного употребления, для церковного прославления Бога и общения с Ним, а также для переводов греческой церковной книжности, в частности богослужебных книг. Кирилл и Мефодий на основе южнославянского диалекта создали новый язык, который никогда не был разговорным, грамматика и лексика которого адекватно передавали значение и строй греческого языка. Поэтому вряд ли можно говорить о том, что в Х веке церковнославянское богослужение было более понятным, чем сейчас.

Никакой современный разговорный язык, употребляемый в православном богослужении некоторых поместных Церквей, сакральным и священным не является (в Элладской Церкви служат не на разговорном греческом языке, а на древнегреческом языке «койне», употреблявшемся в период от IV века до н.э. по V столетие после Р.Х., который отличается от современного греческого языка гораздо больше, чем церковнославянский от современного русского).

Но спросят: почему же православным американцам, японцам, французам, немцам, финнам дозволяется служить на их родном языке, а русским — нет? По той простой причине, что славянские народы, приняв Православие и обручившись с Божественным Женихом, получили в качестве «приданого» святыню — церковнославянский богослужебный язык. Русская Православная Церковь имеет своё местное церковное предание, частью которого и является церковнославянский язык, освящённый тысячелетним употреблением в богослужении.

Поэтому наш долг — бережно хранить эту драгоценную жемчужину Православной Церкви — церковнославянское богослужение, которое уже более тысячи лет просвещает русский православный мир и души верующих.

Те же, кто пытается сейчас заниматься переводами церковнославянского богослужения на русский язык (прежде всего «переводческая группа» СвятоФиларетовского института), свидетельствуют прежде всего об утрате духа церковности.

Несколько лет назад в Элладской Православной Церкви ради миссионерских целей и, прежде всего, ради привлечения молодёжи в храмы был проведён эксперимент по введению современного языка богослужения, закончившийся полной неудачей. «В 2004–2005 гг. в Элладской Православной Церкви проходил девятимесячный “пилотный проект” по использованию в ряде афинских приходов современного греческого языка при чтении отрывков из Нового Завета за богослужением. По словам Архиепископа Афинского и всей Эллады Христодула, испытательный срок показал, что нововведение не вызвало заметного интереса у молодёжи. Между тем именно привлечение молодых людей к лучшему пониманию богослужения было основной целью неудавшейся программы.

Святогорец архимандрит Софроний (Сахаров) рассуждал о мнимой проблеме непонимания церковнославянского языка так: «Все без исключения затрачивают огромные усилия для усвоения сложных терминологий различных областей или технического знания… Для такого — овладеть совсем небольшим количеством неупотребительных в обыденной жизни слов — дело нескольких часов».

Церковнославянский язык не представляет собой хоть скольконибудь трудной или тем более непреодолимой преграды к пониманию смысла богослужебных текстов. Усилия на изучение какогонибудь иностранного языка несоизмеримо выше тех усилий, которые человек должен затратить на простое ознакомление с церковнославянским языком. И, тем не менее, поанглийски у нас говорят почти все.

В крайнем случае, — заявляют менее радикальные сторонники перевода, — спасение возможно на русифицированном церковнославянском. Однако «последнее будет горше перваго», что продемонстрировали труды Богослужебной комиссии начала ХХ века под руководством архиепископа Сергия (Страгородского), русифицировавшей Триоди Постную и Цветную: русификация эта станет той «промежуточной стадией» богослужебного языка, с которой сильно ускорится и облегчится окончательный переход на язык русский.

В результате работы этой комиссии язык основных богослужебных книг был заметно русифицирован и лишён былой красоты. Приведём свидетельство Б.И. Сове: «Исправленные издания богослужебных книг, особенно Триоди Постной и Пентикостариона, распространялись довольно медленно, встречая во многих местах (например, в Валаамском монастыре) оппозицию» (Богословские труды, 1970, сб. V). Исправленные тексты ирмосов почти нигде не привились, так как певчие пользовались старыми книгами, а новоисправленные ирмосы и стихиры не воспринимались сложившейся церковнопевческой традицией, потому что это был уже новославянский (то есть слегка русифицированный) язык, отличающийся от традиционного церковнославянского. Несмотря на все по видимости успешные действия возглавляемой архиепископом Сергием синодальной Комиссии по исправлению богослужебных книг, новая печатная продукция вызвала определённое сопротивление в церковных кругах и, как пишет епископ Николай (МуравьёвУральский), следующее, осуществленное ещё до революции, издание Постной и Цветной Триодей вышло в прежней, неисправленной редакции.

Протоиерей Сергий Правдолюбов пишет: «До революции был перевод Постной Триоди на модернизированный славянский язык. Этот перевод подготовила специальная комиссия, которую возглавлял митрополит Сергий (Страгородский), будущий Патриарх. В 1912 году эта книга была издана. И вот в чём вопрос: почему этот перевод не прижился ни на клиросах, ни среди духовенства? Это вопрос — жгучий. Понимаете, в чём дело: ведь это колоссальный труд — подготовить такой перевод. Почти пять лет трудились люди, и не самые плохие люди делали эту работу! Но почемуто не прижилось, почемуто не понравилось. Это было страшное разочарование, такая горечь для митрополита Сергия, когда народ не принял перевод его комиссии. Больше того, профессор литургики МДА А.И. Георгиевский както рассказывал нам о том, как народ не принял новую редакцию Триоди в 1912 году.

После многолетнего труда, потраченного на перевод, митрополит Сергий вышел читать Великий канон в понедельник первой седмицы Великого поста: “С чего начну оплакивать окаянного моего жития деяний…”. А после службы народ не стал расходиться и молча стоял. И когда будущий Патриарх стал выходить из храма, ктото из народа сказал: “Ваше Высокопреосвященство, а когда будут канон Андрея Критского читать?” Митрополит Сергий крякнул, расстроился и на второй день, во вторник, читал уже по старому тексту — а он ведь сам пять лет переводил!

Народ не захотел слушать, и это не изза баловства, не из протеста какогото. Это гораздо более серьёзная загадка, которой следовало бы заняться и понять: почему? С точки зрения филологической, лингвистической, ритмической, церковнолитературной, то есть гимнографической, духовноаскетической— почему это не было принято? Как литургист, я занимался этим: сравнивал перевод Великого канона, который был сделан в 1912 году, с традиционным славянским текстом, с двумя другими славянскими переводами и с греческим оригиналом. Как ни парадоксально, оказалось, что традиционный славянский перевод намного ближе к греческому тексту, его ритму, его духовной и аскетической насыщенности, чем все новейшие переводы. Вот в чём беда! Видно было какоето нечувствие, непонимание у переводчиков, не было органической близости к оригинальному греческому тексту — и народ этот перевод не принял!»

А вот что говорил многолетний председатель Издательского отдела Московского Патриархата митрополит Питирим (Нечаев; †2003): «Когда мы начали издавать богослужебные книги, то стали их печатать со старых изданий, а не с тех, что были подготовлены Синодальной комиссией митрополита Сергия. Это было связано с тем, что церковная практика всё же отвергла эту справу. Я и сам не могу читать, к примеру, Покаянный канон по сергиевскому изданию — там слишком сильно нарушена мелодика».

Приведём два высказывания из интернет-форумов, которые дают очень трезвую оценку такого предполагаемого нового перевода: «По специфике проблемы перевода заниматься ею будут более те, кто критично относится к церковнославянскому языку. Наряду с “разморозкой” церковнославянского языка надо будет делать справу иконную, так как церковнославянский язык и язык иконы имеют общую основу. Особенностью всякого процесса передела, крупного или малого, является приход на волне “романтиков” (в нашем случае — переводчиков церковнославянского языка) бессовестных прагматиков. Вспомните все революции и наш 1991 год. С церковнославянским выйдет то же самое».

«Требующие перевода на русский не только не понимают сложности задачи, но и службу понимают отнюдь не традиционно, а как лекцию, которую надо понять прямо немедленно, иначе не поймёшь, что будет дальше, и безнадёжно отстанешь. Этот “метод усвоения материала” им понятен с институтской скамьи, а церковный, понятный простой бабульке, им не преподан. Служба — не лекция, обращённая к нам, а наше обращение к Богу, которому мы учимся годами».

«Избави Бог, — говорил как своё предсмертное завещание святитель Филарет (Амфитеатров), митрополит Киевский (†1857), — если от перевода Библии дойдут и до перевода богослужебных книг… содержание которых между тем на славянском языке по преимуществу и является преисполненным и наставления, и благодатного одушевления».

А вот слова оберпрокурора Святейшего Синода Российской Православной Церкви К.П. Победоносцева, сказанные в 1906 году: «Наш церковнославянский язык — великое сокровище нашего духа, драгоценный источник и вдохновитель нашей народной речи… Ведь он — искони родной, свой нашему народу, на нём образовался нормальный, классический строй русского языка, и чем дальше отступает от этого корня язык литературы, тем более он портится, теряет определённость и ясность и тем менее становится родным и понятным народу… Ведь такого сокровища, какое есть у нас, не имеет ни одна Церковь, кроме Православной».

Приведём ещё ряд высказываний о церковнославянском языке.

Святитель Японский Николай (Касаткин): «Я полагаю, что не перевод Евангелия и богослужения должен спускаться до уровня народной массы, а, наоборот, верующие должны возвышаться до понимания евангельских и богослужебных текстов».

Протоиерей Валентин Свенцицкий († 1931) в одной из своих проповедей сказал замечательные слова о церковнославянском языке: «Вопрос, кажущийся столь простым и ясным для многих, думающих, что славянский язык — это есть какаято старина и пережиток и что просто не хватает смелости признать очевидную истину, что лучше молиться на всем понятном языке. Этот вопрос не так прост. И такое его решение совсем не истина, а глубочайшее заблуждение. Богослужение должно совершаться именно на славянском языке. Причина такого утверждения ясна для тех, кто решает вопрос не на основании мирских размышлений, а на основании духовного опыта. Этот духовный опыт показал людям, что язык разговорный, на котором ведутся наши мирские разговоры, перенесённый в богослужение, влечёт за собой мирские воспоминания, и наша мысль, и без того блуждающая невесть где во время молитвы и занимающаяся своими мирскими делами, от этого мiрского языка при богослужении ещё более уносится в сферу мирских забот.

Этот духовный опыт показал далее, что славянский язык является совершеннейшей формой для выражения молитвенных состояний.

В вопросах веры не так важен рассудок, как вся совокупность душевных сил, уразумевающих эти истины, так и в молитве важен вовсе не дословный перевод и знание каждого слова, а полнота и совершенство формы языковой, вмещающей целокупное содержание».

Нас особенно обрадовало, что крайне трезвые слова по поводу надуманной проблемы русификации церковнославянского языка неожиданно прозвучали из уст человека, с мнением которого многие православные консерваторы ведут весьма жёсткую полемику — игумен Петр (Мещеринов). «Изменение богослужебного языка повлечёт за собой изменение структуры богослужения, а это крайне нежелательно. Если мы сейчас тронем богослужение, то лучшего мы не сделаем, а вред будет нанесён», — сказал отец Петр в Москве на презентации «Словаря трудных слов из богослужения» Ольги Седаковой.

«Я побыл в этой среде и понял, что изменение языка неизбежно влечёт за собой изменение структуры богослужения, — признался отец Петр. — Переделать структуру богослужения сейчас никто не готов, и я считаю изменение структуры богослужения крайне нежелательным в нашем постмодернистском культурном пространстве. Сейчас чуть что тронь — и посыплется вообще всё». По его мнению, в отношении православного богослужения в наше время «единственным остаётся действительно разумное охранительство». 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *