Четверг, 28 марта
Shadow

Крылья

10:24 25.09.2017ВЕРУЮКрыльяЕлизавета КалмыковаРисунок автора КРЫЛЬЯ

Почти всегда мы проходим мимо своих будничных золотых рудников, отказываясь добыть то малое сокровище, что каждодневно ниспосылается нам свыше. И лежит оно смиренно под спудом нашей гордой мечты о крупных сражениях за право стать «настоящим» человеком, христианином и дожидается нашего благоволения. Исполненное героического пафоса сердце упорствует годами, не желая снизойти до рутины малых дел, а прозрение бывает слишком запоздалым — за точкой невозврата. Но и тогда нас могут посетить благодатные мгновения, часы, даже дни, когда осуществляется немыслимое: время будто отбрасывает нас вспять, к давно пережитому или безвозвратно утерянному и… всё начинается сначала. С белого листа.

Нет, эти моменты обратной перспективы невозможно предвосхитить, их нельзя просчитать и не дано предчувствовать — они всегда застают врасплох! Всё, что мы можем, — благодарно откликнуться на фантастическую возможность восполнить невосполнимое. 

В тот душный июньский полдень мне пришлось изменить привычный маршрут на работу — очень хотелось остаться неприметной для ярого полуденного светила. С задором хитрого зверька, ускользнувшего из лап хищника, я пробиралась тайными тенистыми тропами вдоль унылых пятиэтажек. Знойная пыль пронизывала незатейливые цветники перед типовыми фасадами домов, облаком стояла над рыхлым, надтреснутым асфальтом. Отдавшись чувству радостной невесомости, ускорявшей мой и без того легковесный шаг, я успевала окидывать весёлым взором окрестности. Ничто не выбивалось из пейзажа и ритма, естественных для разгара лета: всё пело, шуршало, куда-то карабкалось и благоухало, и моё авантюрное настроение не могла поколебать даже скучная перспектива через какие-нибудь 40 минут оказаться запертой в безвоздушном пространстве редакционной комнаты. Бессмысленно и совестно брюзжать, когда впереди отпуск, любимая деревня и долгие волшебные часы в вересковой чаще…

Не в силах добровольно покинуть свой мечтательный плен, я не сразу сообразила, почему из уютной возни мелкой дворовой живности глаз выхватил невзрачную птичку, по цвету оперенья почти сливавшуюся с кроной облюбованного ею каштана. Рефлекторно, повинуясь какому-то невидимому женскому локатору, уловившему непорядок, я остановилась и стала всматриваться…

Это был подлёток с повреждённым крылом — крупный, полностью оперившийся скворец, готовый не сегодня-завтра пуститься в полёт. Стоп! Какой полет? С одним крылом?

Ну вот и прилетели…

Через полминуты раздумий пришлось признаться себе, что от самодовольной беспечности не осталось и следа. И нужно было забраться в эти злополучные трущобы!

Пустые «огрызения» на свою в прямом и переносном смысле непутёвость — не единственное, что мне оставалось. Нужно было быстро принимать решение: работа хоть и не волк — в лес точно не убежит! — но совесть немилосердно жалила: «Опоздальщица!».

Как же поступить с этой несчастной птахой, жизнерадостно подмигивающей мне круглым глазком?

Услужливо напомнила о себе поговорка про ум, который всегда лучше, если его умножить на два. Итак, фаза мозгового штурма: созвоны с подругами, общественниками-зверолюбами, профи-орнитологами и, наконец, с главным активистом шаговой доступности — собственной мамулей.

Рекомендатели мои, надо сказать, были не в меру многословны. Добросовестно потребив их словесный сумбур, я уразумела одно: никакие резоны не помогут поступить в сложившейся ситуации мудрее, чем подсказывало собственное сердце. А сердце безоглядно поверило своему первому порыву: «Бери птицу в охапку и беги!» — настаивал внутренний голос. «Но куда? — вопрошал иной, проклюнувшийся почти одновременно голосок, очень робкий и очень рассудительный. — Дома — кошки, на работе — работа…»

Аргументы были каменные и, с каждой минутой промедления нанизываясь друг на друга, превращались в неподъёмный булыжник, о который спотыкалась моя воля.

Ещё одним обстоятельством, придавшим ситуации искусительной курьёзности и тем самым продлившим моё замешательство, стало появление на авансцене двора колоритного персонажа в почтенном пенсионном возрасте — местной сказительницы, собирательницы и целительницы всей бесприютной животины.

Протяжным гласом профессиональной плакальщицы она принялась громко причитать, апеллируя к предполагаемому зрителю за окнами:

— Возьмите птицу, нехристи! Утробы ненасытные! Когда ж вы нажрётесь?! Выдержав пятисекундную паузу, моя воительница продолжала свои обличительные плачи:

— Посидит денёк-другой на балконе у вас, ироды! Жалко вам что ль?!!!

Предательское молчание «иродов» было ей ответом… Впрочем, определённого эффекта она всё же добилась: за тёмными стёклами засветились любопытные пары глаз мирно дремавших доселе граждан. По-видимому, кипучая энергия сердобольной моей союзницы добавила толику драматизма в привычный круговорот их будней.

Нет, ничуть не смущала трагикомичность действа, в котором мне отводилась роль второй скрипки. Хотелось понять только одно: какое решение этой вроде бы несложной задачки от меня ожидается. Я чувствовала себя не очень понятливой школьницей, которая сомневается в том, что правильно усвоила когда-то преподанный урок. Кроме того, помощь этому живому, но невидимому для большого мира существу, через час-другой обречённому стать лёгким трофеем дворовой кошки, я ощутила как живую, насущную потребность.

Тут и мама подоспела, вооружённая коробкой из-под обуви вместо клетки.

— Ну! Берём?!

— Но…

В тот жаркий июньский полдень доводы рассудка остановили порыв моего сердца.

Доводы рассудка или страх перед тем, что потребовало бы «неоправданного» напряжения душевных сил, что заставило бы войти в некомфортную зону непросчитываемых причинно-следственных связей и пребывать там столько, сколько потребуют дальнейшие обстоятельства?

Я продолжала думать об этом и два дня спустя, и последующие две недели. Воспоминание о незначительном, казалось бы, житейском эпизоде почему-то не оставляло меня, разрастаясь в воображении в какой-то зловещий миф, где бескрылые и пугающие существа становились живым воплощением моего малодушия.

Вскоре штормовой вал серьёзных проблем, обрушившийся, как водится, именно тогда, когда меньше всего его ждёшь, поглотил лёгкие волны житейских нестроений. Память вытеснила маленькое происшествие с бескрылой птичкой в те отдалённые свои комнаты, дверь которых отпирается не часто.

И вот наступил другой июньский полдень, дождливый и по-осеннему холодный. Я возвращалась домой после воскресной литургии в довольно пасмурном настроении, настолько органично вписывавшемся в серый колорит осенне-летнего пейзажа, что поднимать его градус отчаянным усилием воли даже не хотелось.

«Опять они, родные стёжки-дорожки, натруженные, застуженные, резвыми стопами до трещин отутюженные! — подбирая рифму, ворчал во мне кто-то добрый и пушистый. — Что? Летать охота? А ползком, ползком не желаешь?..»

Этот «кто-то» был в ударе и спуску давать не собирался. Повинуясь его трезвящим увещеваниям, я укрощала робкие поползновения позевать да поозираться, целеустремлённо поднимаясь на зелёный холм, за которым темнела с детства знакомая липовая аллея.

Звон птичьего набата, отчаянно возвещавший о серьёзной схватке, заставил меня встрепенуться.

Подняв глаза, я стала зрителем жестокого театра: большая ворона, очевидно, вожак кружившей тут же крылатой шайки, испустив хриплый кровожадный клич, энергично схватила за горло крупного птенца-подлётка. И… это опять был скворец!

В следующее мгновение, не выпуская жертву из клюва, ворона попыталась прижать её кряжистой лапой к земле, чтобы окончательно забить. Но!

Размахивая, словно ветряная мельница, чёрными крыльями-рукавами, спотыкаясь о копытца каблуков, на ворону устремилось странное, взбудораженное существо, отдалённо напоминающее меня. Несмотря на серьёзную поддержку с воздуха и целую гвардию сухопутных приспешников, жестоковыйная птица вдруг оробела и, выпустив жертву из цепких объятий, взметнулась вверх. Птенец тотчас нырнул в траву и резво поскакал под лиственный шатёр ближайшей липы.

Тем временем в воздухе продолжалась битва: над деревом хороводили чёрные вражеские истребители, наперерез которым бросился чей-то маленький вертолётик. Столь самоотверженным мог быть только кто-то из самых близких сородичей птенца.

Стало очевидно, что бой продолжится до кровавой развязки, а роли жертвы и преследователя в этом сценарии чётко расписаны рукой авторитарного режиссёра, по имени «естественный отбор». Шансы у маленькой птички были ничтожны, и одним из них могло быть моё вмешательство.

Рисунок автора КРЫЛЬЯ

Недолго думая я подбежала к птенцу и, накрыв его полиэтиленовым пакетом, взяла на руки. Он тотчас покорился и мирно устроился на моём локотке. Так мы добрались до квартиры, на пороге которой были встречены любопытными кошачьими носами. Спрятав птицу на балконе, я впервые призадумалась. И опять этот предательский ехидный голосок проклюнулся: «Ну и что теперь? Станешь нянькой прожорливого подлётка? Ну, давай! Вперёд, на добычу дождевых червей и прочих тарантулов…»

В самом деле, что теперь? Мне вспомнилась легкомысленная реплика известной романтической героини: «Подумаю об этом завтра», — а пока держусь течения.

Установка на безмятежность, разумеется, была мнимой, но в ту минуту она помогла мне продолжить это маленькое сражение.

Через полчаса я уже жестоко пытала работников зоомагазина, которые в своих познаниях городской фауны оказались не более осведомлёнными, чем я. Ничего не получалось… Ситуация казалась тупиковой: встречного промыслительного движения совершенно не чувствовалось. Ни подсказки, ни указки.

Конечно, моя забота — такая малость в мировом океане злостраданий! Как можно докучать Господу такой былинкой? Стыдно даже…

Но почему стыдно? На сердце — полный штиль. То удивительное спокойствие, какое бывает после исповеди, когда умытая Таинством душа раскрывается, как бутон после дождя.

Пусть так! Пусть не под силу мне большие дела милосердия. Прими и моё малое подношение, Господи… И моей крохоткой не погнушайся. Ведь у Тебя никто не забыт…

Кружение мысли вокруг бесплодных попыток найти спасительный выход неожиданно пробило окно для живого разговора с Богом. Сами собой слова молитвы приходили на ум, а ноги бежали навстречу ещё неведомому ответу.

Я зареклась не задумываться и не просчитывать свои действия далее чем на два шага вперёд.

В очередной торговой точке, процветающей на дефиците общения горожан с живой природой, мне участливо предложили телефон очередной энтузиастки-одиночки.

«Вряд ли посчастливится услышать что-то обнадёживающее», — подумала я. Так и вышло. Разговор по телефону затянулся: будто по инерции, я не спешила закончить его и выйти, наконец, из душного магазина. Мысленное вопрошание продолжалось, а значит, не угасала надежда, что ответ каким-то образом должен прийти.

В магазине было немноголюдно, но место у кассы, как всегда, не пустовало. Я увидела кивающего в мою сторону консультанта. Почтенная весёлая дама что-то оживлённо обсуждала с ней.

«Рассказала о моей печали, — подумала я, рассеянно слушая своего телефонного визави. — Идут ко мне? Зачем?»

Собеседницы, действительно, направлялись ко мне.

— Вам повезло! — воодушевлённо защебетала девушка-консультант, несколько минут назад понуро выслушавшая мою историю. — Вот эта женщина в прошлом году спасла и выходила скворчонка, буквально свалившегося ей на голову из гнезда. Сегодня она случайно заехала к нам, чтобы запастись кормом для своего любимца. А тут вы…

— Где же ваш-то?.. Я его забираю! — категорично заявила улыбчивая покупательница. — Это судьба! Я как раз думала: где же пару найти моему красавцу? Скучно же одному!

Неуёмная энергия невесть откуда взявшейся доброй феи не давала мне опомниться. Мы уже мчались на легковушке к моему дому, а я всё не могла уразуметь: как такое возможно?

Ещё минуту назад я с тоской выслушивала живодёрские инструкции по кормлению птенцов живыми сверчками. Слушала и понимала: мне этого не понести. И вдруг! Ответ пришёл не прикровенно — в форме подсказок и намёков, требующих дальнейших волевых усилий. Он был преподнесён мне как дорогой подарок в красивой упаковке, перевязанной шёлковыми лентами. Чудны дела Твои, Господи!

Я почти перелетела три лестничных пролёта, чуть не сбив с ног растерявшуюся соседку. Дверь — балкон — вот он, мой найдёныш! Накрыв ладонями не успевшую испугаться птицу, порхнула обратно: раз — два — три пролёта позади.

***

«Что же это? Кажется, летать научилась, — подумала я, провожая глазами серую иномарку, увозившую мой маленький золотник. — Выходит, крылья сегодня выросли не у птицы, а у меня?..»

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *