Пятница, 29 марта
Shadow

Андрей Карпов

20:11 13.06.2017Андрей Карпов

«Знания» — удобное слово для обозначения содержания культуры. Но чаще всего, говоря о содержании культуры, мы называем и другие её элементы: обычаи, верования, моральные нормы, эстетические взгляды, идеалы и ценности. Всё это можно назвать «знанием», но есть более точное обобщающее понятие — «смысл». С его помощью одно из определений культуры может звучать так: культура — это внешнее семантическое пространство (пространство смыслов). Внешнее — потому что внутреннее смысловое пространство является частью нашего духовного мира.

Пространство культуры — это такая же объективная реальность, как и физический мир. Это обусловлено тем, что элементы культуры отображаются с помощью свойств физического мира. В то же время смыслы должны быть восприняты и усвоены, а это происходит у каждого человека по-разному. Способность усваивать и воспроизводить смыслы можно назвать личной культурой. Иными словами, личная культура — это то, каким образом мы реализуем наш внутренний мир во внешнем мире. Какая-то личная культура есть у каждого человека. Она складывается по мере формирования личности, большое значение при этом имеют воспитание и образование.

Есть такой термин — конгруэнтность. Он обозначает соразмерность или соответствие друг другу (адекватность) раздельных сущностей. Его можно применить и к нашей теме. Если наша личная культура конгруэнтна внешней культурной среде, то мы воспринимаем культуру, в которой мы находимся, как свою. Если конгруэнтность отсутствует, культурная среда воспринимается как чужая культура. Степень чуждости может быть столь велика, что мы оказываемся просто не в состоянии воспринять смыслы чужой культуры — мы можем их не заметить или, заметив, не суметь расшифровать.

Если человек ощущает неконгруэнтность своей личной культуры внешней культурной среде, он испытывает серьёзный психологический дискомфорт. Он находится в чужом мире, в котором ему просто нет места. Похожее ощущение возникает и при столкновении человека с девственным в культурном отношении миром (природная среда, в которой не ощущаются следы пребывания человека). Такой мир нуждается в окультуривании.

Окультуривание — это процесс культурного освоения мира, наделения его привычными и близкими нам смыслами. Один из способов окультуривания — хозяйственная деятельность человека. Если полистать стихи русских поэтов о родной земле, обязательно найдётся что-нибудь вроде «прекрасны вы, поля земли родной» (М.Ю. Лермонтов), «гляжу в простор твоих полей» (С.А. Есенин), «я возвращуся к вам, поля моих отцов» (Е.А. Баратынский). Поля, хлеба, дороги, деревни и другие признаки присутствия человека в пейзаже помогают признать его своим, делают мир ближе и понятней. Но окультуривание начинается не с этого.

Первый шаг культурного освоения пространства — это именование, наречение имени всему, что окружает человека на новом месте. Турист или путешественник, перемещающийся по лику Земли, может наслаждаться красотою разливов и перекатов безымянных рек. Его снисходительная терпимость к безымянности окружающего пейзажа только подчёркивает тот факт, что он — пришелец в этих краях: сегодня он здесь, а завтра будет далече. Но если человек пускает в каком-то месте корни, он больше не может мириться с отсутствием имён. В поименованном мире проще ориентироваться, да и жить гораздо уютней. Человек смотрит на речку — видит, как поток бежит по камням, и, уподобляясь Адаму, нарекает её, к примеру, Каменкой. Достаточно взять в руки географический атлас, чтобы увидеть, как типично подобное движение мысли.

Довольно часто географические имена достаются новым поселенцам от прежних обитателей этих мест. Народ, некогда живший на берегу реки, исчез, а название осталось. В этом случае название, что-то значившее на чужом языке, переосмысливается заново. В него вкладывается новый смысл, например, по схожести звучания с каким-либо понятным словом (есть версия, что река Колоча, протекающая по Бородинскому полю, — это изменённое мордовское «колыця», в переводе «колдун»; в чужом «колыця» русское ухо услышало производное от «колотить», и мир становится ближе).

Ещё один путь культурного освоения географического пространства — мифологический. Для того чтобы неведомое, а потому таящее опасность стало своим и понятным, про него надо рассказать историю. В былине про богатыря Дуная Ивановича рассказывается, что начало реке Дунай положила кровь, вытекшая из пронзённого тела богатыря. Вряд ли слушатели былины всерьёз верили, что вода в Дунае — это богатырская кровь. Но эта история позволила включить Дунай в культурное пространство русского народа.

Однако окончательное культурное освоение мира достигается не именем и не мифом; и даже не жизнью на этой земле, а смертью. Что есть Отечество, то есть земля отцов? — Это место их земного упокоения. Пушкин подметил удивительно точно:

Два чувства дивно близки нам —

В них обретает сердце пищу —

Любовь к родному пепелищу,

Любовь к отеческим гробам.

Человеческий прах, возращённый земле, делает эту землю причастной человеческой жизни. В каком-то смысле горизонт русской культуры задавали поклонные кресты, первоначально устанавливаемые на месте захоронения православных путников, нашедших свой конец вдали от поселений с их кладбищами. Встречая такой крест, очередной путешественник кланялся ему и чувствовал при этом нечто объединяющее его самого с этим местом и православной русской цивилизацией.

Подобное чувство культурной общности с окружающим миром и своим народом было необходимо для, как бы мы сейчас сказали, самоидентификации, осмысления себя самого и своего положения в системе смыслов всего мироздания. Стоит вспомнить, как Пушкин хотел продолжить это стихотворение (оно осталось незаконченным):

Животворящая святыня!

Земля была без них мертва

Как…(…) пустыня

И как алтарь без божества.

«Животворящая святыня» — лучше не скажешь! Для любого народа земля, лишённая его святынь, мертва. Чуждая ему духовно, она лежит за пределами культурного пространства данного народа, вне его национальной культуры.

Сегодня налицо кризис национальных культур. С одной стороны, это следствие естественной глобализации человечества. Современный человек легко преодолевает расстояния. Радищев ещё мог назвать свою книгу «Путешествием из Петербурга в Москву» — в конце XVIII века на это уходило от недели до десяти дней. Корабли, откомандированные в акваторию Тихого океана, достигали восточного побережья России спустя год. Однако уже тогда расстояния переставали пугать. Екатерина II искала ямщика, который бы взялся доставить австрийского императора Иосифа в Москву из Петербурга за 36 часов. И ведь нашла! Ямщик, правда, сказал: «Берусь, матушка, доставить немецкого короля в указанный срок. Но не отвечаю, будет ли цела его душа».

Сегодня человек стремительно перемещается по всему земному шару практически с минимальным риском для жизни. Ещё более существенно то, с какой скоростью сегодня по миру перемещается информация. Появление радио послужило началом принципиально новой эпохи. Ранее, для того чтобы обеспечить себе доступ к информации, необходимо было затратить время на поиски её источника, иногда весьма значительное. Многие из нас ещё помнят, насколько сложно было найти нужную книгу. Радио сделало возможным иной подход. Имея приёмник, ты всегда можешь подключиться к информационной среде. Информация перестала отождествляться с вещью (её носителем), появилось понятие информационной среды как некоего хранилища, из которого в любой момент можно получить необходимую информацию. Интернет воплотил эту идею в полной мере.

В процессе формирования глобальной информационной среды в неё вошли элементы различных культур. Возникло небывалое в истории человечества смешение культурных контекстов. Национальные культуры утратили свою автономность, — воздействие чужеродных представлений, понятий, символических систем столь велико, что защитные механизмы национальных культур перестали справляться. В настоящее время стоит говорить даже не столько о потере автономности, сколько о демонтаже национальных культур. На их месте возникает глобальное культурное пространство, представляющее собою набор элементов различного происхождения, порою даже не связанных между собою в систему, а существующих в виде параллельных смысловых рядов.

Подобное явление по своей природе антикультурно: все привычные для человечества культурные механизмы были устроены иначе. Они предлагали человеку смыслы, каждый из которых определялся положением некоего элемента в общей системе. Благодаря им человек находил собственное место в мироздании и через это обретал осмысленность своего существования. Глобальная культура, а вернее, посткультура (поскольку это нечто пришло именно на смену культуре как таковой), предлагает человеку выбрать любые смыслы по своему вкусу, как в магазине! Не случайно же появились супермаркеты, где можно купить что угодно; они построены в соответствии с посткультурной матрицей, где всё сопутствует всему.

Подобное нарушение взаимосвязей приводит к обессмысливанию. Мы сталкиваемся со всеобщей утратой ценностей. Ценность перестаёт быть абсолютной, то есть ценной сама по себе. Значимость чего бы то ни было теперь определяется «потребителем» ценности. Она определяется уже тем, что человек выбрал её из множества параллельных альтернатив. До того как выбор состоялся, все ценности были равнозначны. То есть, по существу, выбор случаен, и потому слишком серьёзно относиться к нему не стоит. Это просто такая игра.

Но игра — не подлинная реальность. Игрок понимает, что его действия во многом условны. Он не растворяется в «здесь и сейчас», а сохраняет отстранённое и даже критическое отношение к происходящему. Иными словами, человек (а вернее, homoludens — «человек играющий») не может назвать игровой контекст по-настоящему своим. Но ведь другого-то контекста у него нет! Глобальная посткультура, предлагая нам множественные варианты внутри себя, альтернатив по отношению к самой себе уже не допускает. Занимая место традиционной культуры, посткультура лишь имитирует её функции.

Культура всегда преодолевала разрыв между индивидуальным духовным миром человека и объективной социальной реальностью, создавая единое символическое (смысловое) пространство для всех причастных к данной культуре. Посткультура разрыва не преодолевает; вовлечения человека в конкретную семантическую систему не происходит. Человек остаётся вне социума. Его метафизическое одиночество резко обостряется, что приводит к росту числа психических заболеваний и самоубийств. Социум же стремительно деградирует. Первыми утрачиваются наиболее «чистые» семантические связи, то есть объединения людей на основании общих идей и представлений, а не деятельности. Люди теряют способность договариваться друг с другом, каждый остаётся при своём мнении. Идеи перестают быть массовыми. Процесс идёт в направлении, где в пределе — мир, в котором любая идея способна существовать в голове лишь одного человека. Рано или поздно это начнёт сказываться и на совместной деятельности. Люди потеряют возможность работать сообща, делать вместе единое дело, что грозит нам серьёзными и небывалыми потрясениями. Человечество рискует перестать быть тем, чем оно до сих пор являлось.

Как уже было сказано, с одной стороны, это естественный процесс, корни которого в современных технических решениях. Однако есть и другая сторона. Прежде чем развитие культуры устремилось по пути всеобщего смешения, в одной из региональных культур была сформирована вполне определённая система ценностей, в соответствии с которой произвольность личного выбора стала интерпретироваться как благо. Несложно догадаться, что речь идёт о европейской культуре и сложившемся в ней культе автономности человека. Я специально ухожу от привычного клише «личной свободы», потому как свобода личного выбора — это дар Божий. Но если человек традиционного общества реализует свою свободу в рамках своей традиции, развившаяся в Европе культурная патология объявила подлинно свободной личностью лишь ту, что противопоставляет себя традиции. Из этого «культурного» корня и выросла современная посткультура.

Вполне вероятно, в настоящее время посткультура необратимым образом «раскрошила» ткани традиционных культур. Уцелевшие «лоскутки» культурного пространства связаны с религиозностью человека. Живая вера неизбежно порождает систему смыслов, образующую целостную культурную традицию. Более всех к этому способна истинная вера, дающая человеку возможность прибегать к помощи Божией. Поэтому именно Православие наиболее последовательно противостоит разлагающему влиянию посткультуры, однако и нас, православных, оно не может полностью оградить от влияния посткультуры. Это не означает, что наша вера переживает кризис, но мы, поддаваясь духу времени, сами становимся всё меньше причастными культурной среде Православия, пересекаясь с ней порою лишь на территории храма.

По своей природе посткультура глубоко антирелигиозна. Ей претит стройность и целостность религиозного миропонимания. В то же время это не значит, что она сугубо материалистична. Наоборот, развитие посткультуры неизбежно приводит к иррациональному мистицизму: ведь в культурном «супермаркете» должен быть товар на любой вкус. Важно лишь, чтобы «приобретаемые» смыслы сочетались в произвольном порядке. Поэтому у людей, «переваренных» посткультурой, в убеждениях часто соседствуют взаимоисключающие понятия, и это не доставляет им никакого психологического неудобства.

В этом направлении идёт и освоение посткультурой религиозных традиций. В них инспирируются чуждые элементы, лишающие их целостности. Подобные попытки предпринимаются и в отношении Православия. Поэтому мы должны быть бдительны и мудры. От нас зависит и то, сохранится ли неискажённой истинная вера, и то, насколько сильно ужмётся основанная на ней культура. Если мы действительно будем верными, какими и должны быть по определению, нам удастся отстоять значительное культурное пространство.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *