Владимир Катасонов

Православные нередко критикуют цивилизацию, в которой мы все живём, цивилизацию машин и науки. Цивилизацию, которая справедливо называется технологической: порождённой техникой, построенной на основе научных теорий. Эта цивилизация создаёт целый искусственный мир, отделяющий нас от мира естественного, созданного Богом.

Мы ходим не по траве, а по асфальту (потому, что это нужно машине!), в наших домах искусственный климат, наши продукты генетически изменены, вода химически обработана, зрительная информация на мониторах телевизоров даётся в развёртке, даже наше мышление должно приспосабливаться к схемно-блочному мышлению компьютера… Под влиянием техногенных факторов начались сильные климатические изменения на всей нашей планете: повышение средней температуры, таяние ледников и полярных шапок, разрушительные тайфуны, засухи и т.д. Весь этот огромный, растущий как вширь, так и вглубь (человека) искусственный мир давит на наши чувства, напрягает телесные способности и функции человеческого организма и приводит к тотальному экологическому кризису. Слишком большое доверие к машине приводит к болезням человеческого организма как физическим, так и духовным… Человеческий организм перенапрягается, ищет отдохновения на природе, в естественном мире.

Философская критика техногенной цивилизации началась уже во времена Ж.-Ж. Руссо и с тех пор никогда не прекращалась. В наше время экологические теории уже воплощены в большие общественные движения и политические партии («Зелёные»). Однако острее всего неестественность цивилизации, охватившей в наше время уже всю планету, чувствовали всегда христиане, и в особенности православные. Ибо только им дано истинное чувство естественного и искусственного и истинное предчувствие последствий отклонений от естества…

Вот возьмём, к примеру, проблему коммуникации на расстоянии. Сегодняшняя цивилизация преподносит нам здесь свой характерный продукт — мобильный телефон. Это, конечно, замечательное изобретение: мы можем, благодаря ему, связываться с товарищами, с близкими, находящимися практически в любой точке Земли, координировать наши планы, делиться впечатлениями, проявлять заботу… Причём, благодаря прогрессу информационной техники, устройства эти всё уменьшаются и, в принципе, уже сейчас могут быть помещены «внутрь» человеческого тела. Всерьёз обсуждается возможность «вшивания» подобного устройства в голову, где-нибудь в районе уха…И тогда человек расширяет с помощью этого устройства свои естественные возможности практически бесконечно. Казалось бы, чего лучше?..

Однако задачи, препятствия, стоящие на этом пути, ещё более сложны, и вообще заставляют задуматься о правильности самого направления… На повестке дня — задача соединения компьютерной техники, в частности и мобильного телефона, с человеком, с его нейронной системой. Примеры подобного соединения несколько лет назад уже демонстрировал профессор Уорвик (Warwick, Reading University, UK). Нейроны человека используются при этом лишь как «провода», передающие электрические импульсы. Как говорится, «невооружённым глазом» видно, что подобное воздействие на нейроны достаточно грубо и может привести к болезням. И уж совсем игнорируется то, что в общечеловеческой культуре называется душой… Настойчиво преследуемой задаче соединения человека с машиной (для «усиления» человека) противостоит двусоставность (двусубстанциальность, по Декарту) человека: тело и душа, материя и дух. Наука наша решает задачу воздействия материального на материальное, вещества на вещество, но даже и подступиться не может к проблеме взаимодействия духа и материи…

Православная традиция знает более «простые» приёмы решения проблемы коммуникации.

Вот мимо обители преподобного Сергия движется обоз святителя Стефана Пермского, направляющегося на подвиг просвещения зырян. Обоз проходит от монастыря на расстоянии «десяти поприщ или больше» (около 100 км). Мы читаем об этом в житии преподобного Сергия: «Когда же находился чудесный епископ Стефан напротив обители святого, он остановился, и произнёс “Достойно есть” и положенную молитву, и, поклонившись святому Сергию в ту сторону, где тот жил, сказал так: “Мир тебе, духовный брат!” Блаженный же тогда за трапезой с братьями сидел. Уразумел и он в тот час духом, что сделал епископ Стефан, и, от трапезы святой встав, немного постоял, и молитву совершил, и, поклонившись, сказал: “Радуйся и ты, пастух Христова стада, и мир Божий пусть будет с тобой!” Братия же удивилась, что неожиданно встал святой до положенного времени; поняли некоторые из них, что не зря встал святой, но каким-то видением объяснили это (курсив мой — В. К.)». А когда преподобный Сергий объяснил братии, в чём дело, то некоторые захотели проверить. «…Догнав тех, кто шёл с епископом, они спросили, правду ли сказал Сергий. И они точно узнали, что поистине было так, как сказал святой; они же удивлялись пророческому дару, которым был наделён святой, и хвалу воздали Богу за чудеса, которые он совершает через святого своего угодника», — заключает рассказ Епифаний Премудрый.

Вот ведь, оказывается, что заключено в человеке!.. И не надо никаких искусственных изобретений, а уж тем более противоестественного «вживления» мёртвого в живое (уже и искусственные хрящи и сосуды отторгаются живым организмом!..). Не нужно этих хитроумных и опасных изобретений и технологий. Всё уже, оказывается, человеку дано! Всё уже Творцом человека в нём предусмотрено. Только нужно уметь эти способности развивать, а не гнаться за изобретением всё более и более совершенных костылей! Но и развивать эти способности можно по-разному. Можно, прибегнув к практикам оккультизма, попытаться силой магии «умыкнуть» эти дары. Это, как мы знаем, опасно не менее, чем путь научных технологий. А можно так, как учат нас святые: через развитие способности богообщения, когда всё и в мирской сфере совершается с помощью Божией, через синергию, содействие человека с Богом. Именно этому учит нас опыт святых.

Многие привычные аспекты человеческого опыта приходится увидеть в совершенно новом ракурсе, когда мы изучаем опыт святых. Причём самое интересное, что то, что здесь открывается, отчасти уже известно нам, но дано, разве лишь не в той степени, как святым людям. И обычные верующие, регулярно молящиеся и живущие правильной церковной жизнью, знают эти феномены переклички, «обмена информацией» на больших расстояниях. Даже просто близкие люди, связанные любовью, — мать с сыном, супруга с мужем, — могут привести немало примеров подобного опыта… Это опять подтверждает ту точку зрения, что эти способности нам даны естественно, мы лишь не раскрываем их во всей полноте в суете нашей страстной и грешной жизни…

С проблемой коммуникации тесно связан и феномен понимания и общения друг с другом без слов. Святой встречает пришедшего к нему паломника и, не спросив ни о чём, сразу же начинает отвечать на те вопросы, с которыми шёл посетитель. Любой поживший человек знает этот феномен: подчас молчание, взгляд гораздо красноречивее слов. В любом разговоре присутствуют паузы, которые говорят нередко больше, чем сами слова, которые ведь тоже нужно ещё уметь подобрать…

Огромную выразительную роль паузы в музыке знают все композиторы, музыканты и просто любители музыки. А разве всё искусство портрета не построено, в принципе, на этом немом диалоге, который ведёт изображенный со зрителем?.. Всё это подводит нас к очень глубокой проблеме слова как выражения. Слово как выражение человеческой мысли гораздо больше, чем его звуковой образ. Это прекрасно знают поэты. В слово входит и интонация, и громкость, и телесный жест, и выражение глаз, и т.д. Есть слово слышимое, логически и грамматически оформленное, а есть слово интуитивно видимое, как полнота явления идеи, проявляемой в слове. Именно это интуитивное видение и даётся святому, видение чужой души, понимание её, ещё до всякого дискурсивного оформления идеи, ищущей слова… Не случайно самые проникновенные диалоги здесь, на земле, так естественно переходят в диалоги-молчания, когда люди без слов чувствуют удивительную близость, умственно-сердечным взором созерцая единую идею…Тут не нужны никакие истолкования, никакие переводчики: тут сердце говорит сердцу напрямую… Так, наверное, разговаривают между собой ангелы и святые на небе. Угодники Божии своим примером «чтения» в чужой душе как бы напоминают нам об этих благодатных глубинах слова, которое мы теряем, употребляя слово только формально, узко логически, а то и ругательно…

Одним из достижений нашей цивилизации являются, несомненно, средства передвижения в пространстве. Автомобиль, катер, самолёт позволяют человеку преодолевать расстояния гораздо быстрее, чем пешком или с помощью прирученных животных. В машине человек заставляет работать одну стихию против другой: стихию огня, заключённую в горючем материале, против стихии тяжести, сопротивления воды, воздуха и т.д. Однако это «обуздание стихий» в высшей степени неустойчиво, и любая автомобильная катастрофа, не говоря уж об авиационной, зловеще напоминает нам о том, как хрупко и зыбко это наше мнимое господство над стихиями…

В житиях святых мы видим примеры совсем другого торжества над естественными силами природы.Оно всегда синергийно, обусловлено общением с Богом, божественными энергиями. Немало житий рассказывают о том, как святой во время молитвы поднимается в воздух, преодолевая силу тяжести. Вообще, факт левитации, подъёма в воздух без посредства каких-либо аппаратов, фиксируется памятниками многих культур, в том числе дальновосточными и исламской, и он, несомненно, имеет место в реальности, причём и как магический факт, и как религиозный. Особенно замечателен традиционный рассказ об успении Божией Матери. Все апостолы (кроме Фомы), находившиеся в разных концах средиземноморской «Ойкумены», были чудесным образом собраны к одру Богородицы, были свидетелями отшествия Её ко Господу и приняли участие в погребении Её пречистого тела. Можно оспаривать легендарные элементы истории, однако несомненно одно: у рассказа о погребении Пречистой Девы-Матери было реальное историческое зерно, и факт столь скорого собрания апостолов к одру Божией Матери глубоко поразил современников, что и отразило церковное повествование.

Евангелие от Матфея приводит нам замечательный рассказ о хождении апостола Петра по водам. Увидев Иисуса Христа, идущего по водам, Пётр осторожно спрашивает: «Господи! Если это Ты, повели мне придти к Тебе по воде». И Христос отвечает ему: «Иди!». И Петр, по воле Божией, преодолевая земные законы, пошёл по водам, как и его божественный Учитель! Но, испугавшись сильного ветра, стал тонуть и закричал: «Господи! Спаси меня!» Христос же простёр руку ученику, поддержал его и сказал: «Маловерный! Зачем ты усомнился?» (см. Мф. 14, 28–31). Для преодоления законов физического мира необходима вера. Сами эти законы условны и зависят от воли Божией.

Историки науки установили, что сам по себе термин закон природы неизвестен до XIV века. Средневековье понимало мир находящимся в руке Божией, а вторичные причины — взаимодействие стихий между собой — всегда подчинены причине первичной — Божией воле. Но для привлечения Божия содействия к человеческим делам необходима вера. Христос в Евангелии неоднократно говорит об этом: «Истинно говорю вам, если будете иметь веру и не усомнитесь, не только сделаете то, что сделано со смоковницею, но если и горе сей скажете: поднимись и ввергнись в море, — будет; и всё, чего ни попросите в молитве с верою, получите» (Мф. 21, 21–22).

Уже и в Ветхом Завете святыми совершаются исцеления и воскрешения. Так, пророк Божий Илия воскрешает сына вдовы, у которой он жил (3 Цар. 17), пророк Елисей воскрешает сына Сонамитянки (4 Цар. 4). Исцелений и воскрешений полна жизнь и христианских святых. Здесь нравственный смысл физической болезни и духовный аспект медицины выступает иногда удивительно ярко и ощутимо. Болезнь есть наказание за грех человека или призыв Божий к подвигу самопреодоления, к новым духовным высотам веры. Перед каждым верующим встаёт вопрос: если это так, то нужно ли лечиться у врачей? Или положиться на волю Божию?.. Святые показывают нам, как эта граница между надеждой на человеческое искусство и верой в Божию милость подвижна и зависит от веры.Преподобный Серафим Саровский после нападения на него разбойников в дальней пустыне, будучи изранен и принесён в монастырь, настойчиво отказывается от какого-либо лечения: так сильна его вера в Провидение Божие и надежда на милосердие Бога и Пречистой Девы Марии.

Крепко веруя в Бога, святые не боятся ничего и отправляются для духовных подвигов в самые дикие и опасные места. Их жизнь показывает нам, что отношение диких и хищных зверей к человеку есть прямая функция духовности человека. Это человек своим грехопадением «заразил» зверей их звериностью и кровожадностью. Святые, преодолевая с помощью Божией грех в себе, умиряют нрав и диких животных. Так, львы приходят в пещеру усопшего преподобного Павла Фивейского и помогают преподобному Антонию вырыть могилу для человека, общение с которым было им приятно. Преподобный Сергий приручает дикого медведя, приходящего к нему на Маковец, регулярно давая ему кусок хлеба. Причём, как говорит житие, временами это кормление было жертвенным: «Иногда же блаженный о себе не заботился и сам голодным оставался: хотя один только кусок хлеба был у него, но и тот он зверю этому бросал. И он предпочитал не есть в тот день, а голодать, нежели зверя этого обмануть и без еды отпустить». Предание держится того мнения, что этот медведь помогал преподобному Сергию и в его трудах.

Примеры можно было бы умножить. Но в этом нет нужды. Все они подтверждают евангельскую истину: «Истинно, истинно говорю вам: верующий в Меня, дела, которые творю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит, потому что Я к Отцу Моему иду. И если чего попросите у Отца во имя Мое, то сделаю, да прославится Отец в Сыне» (Ин 14,12 – 13). Всё возможно Богу! И всё возможно в Боге верующему в Бога! В Боге — свобода! И нарушаются так называемые законы природы, условные границы, зависящие от Божией воли. И вода может превратиться в вино, гора — съехать в море, возможны исцеления и даже воскрешения из мертвых!.. Всё возможно верующему!

И тогда перед нами открывается совсем другая «цивилизация». В ней уже не человек подстраивается под законы природы, а наоборот, законы природы следуют воле человека, которая следует воле Божией… Цивилизация полной свободы в Боге — вот к какой жизни мы призваны, вот какая жизнь ждёт спасённых в Боге! Конечно, и цивилизацией назвать это можно лишь условно. В ней не будет того искусственного выдумывания механизмов, которые конструкциями из мёртвой материи пытаются подражать живому. В ней будет бесконечно умноженное Божией благодатью развитие человеческих способностей, которые уже здесь даны всем, которые лишь развивать нужно в правильном направлении…

Эта тема преображения жизни тесно связана с темой праздника Преображения в той интерпретации, которую даёт ему Православие. В так называемых паламитских спорах XIV века Православие утвердило то понимание жизни, её природы и одновременно её проекта, как говорим мы сегодня, принципиально противоположное возникающему в это время западноевропейскому гуманизму. Последний вырастал на почве обмельчания духовного опыта католицизма и, одновременно, из человеческой гордыни, надмевающейся своим научным знанием. Именно это заставляло Варлаама и Акиндина, противников святителя Григория Паламы, утверждать, что Фаворский свет, видимый апостолами при Преображении Господнем, был только лишь чувственным, «атмосферным» явлением. Ведь Бог в своей сущности непознаваем: Бога невозможно видеть…

Святитель же Григорий, опираясь на монашеский афонский опыт, утверждал неслыханное и немыслимое: свет, видимый апостолами, был нетварным светом, Славой Божества, существовавшей ещё до творения мира!..

Бог реально присутствует в мире своими энергиями. Причём, в силу неразделимости Божества, в каждой из своих энергий Бог присутствует весь целиком.. Здесь из разных богословских пониманий (которые, конечно, существовали уже не без некоторых предпосылок) возникли два различных проекта культуры. Один — возрожденчески-гуманистический, с его пафосом научного познания и технологического конструирования и другой — православно-синергийный, связанный с идеей благодатного преображения падшего мира,обожения — сначала человека, а потом и всей твари.

И с тех пор расходятся пути культуры западно-европейской и восточной. Запад прогрессивно развивает новую науку и бурно переживает секуляризацию, а в Восточной Европе, и прежде всего в России, ориентируются на другой тип культуры, другой тип «просвещения», более согласный с христианским учением (и достаточно запаздывают с развитием науки). Характеризуя особый путь православной культуры, протопресвитер Иоанн Мейендорф писал: «Новым было официальное признание Церковью богословской концепции святого Григория Паламы, которая учение об обожении (теозисе) утверждала как основу для понимания предназначения человека и по существу подразумевала первенство трансцендентных ценностей по отношению ко всем остальным». Это первенство трансцендентных ценностей означало упорядочение всего мира (культура!) по Божию замыслу. И прежде всего преображение человека, и его ума, и его тела, поскольку человек «является средоточием воедино всего существующего и возглавлением творений Божиих», как писал святитель Григорий Палама. Именно горизонты паламитского богословия, тесно связанные с исихастской аскетической традицией, приводят в Византии к новому яркому взрыву церковного искусства, палеологовскому расцвету, с его принципиальным преодолением рационализма и символизма. А в XV веке эти же духовные установки порождают расцвет русского церковного искусства (св. Андрей Рублёв, Феофан Грек, Дионисий и т. д.). На гуманизм западноевропейский Церковь ответила своим пониманием человека, где ничто человеческое не отвергается и не умерщвляется, а преображается божественными энергиями и обретает высшее благородство.

Преображению человека отвечало и соответственное отношение ко всей другой твари, как живой, так и неорганической. Это отношение ярко отразилось в искусстве поздней Византии и России XV века. Характеризуя эту культуру, современный греческий богослов Христос Яннарас пишет: «Было достаточно в подробностях изучить архитектуру любого византийского храма или же технику каменной кладки, чтобы непосредственно уловить дух этой цивилизации, то уважение к внутренней жизни материала, которое испытывает строитель, избегающий какого бы то ни было насилия над камнем, каких бы то ни было попыток подчинить материал произволу своих собственных замыслов. Используя природную материю, византиец при этом высказывает полное самоотречение, отказ от эгоцентрического тщеславия».

Сегодняшняя цивилизация (этот Запад, о котором мы говорили, уже давно и у нас в России) отличается прямо противоположными установками. Человек в ней стремится не познать замысел Божий о вещи, не выделить и подчеркнуть его, тем самым поворачиваясь к Богу, а подчинить этот материал своей воле, своему произволу. Материал должен быть полностью податлив и с произвольными, заранее придуманными качествами. Человек стремится самовыразиться, создавая новый мир бетонных коробок и смрадных машин, в котором вдруг и самому ему становится очень неуютно.

Мы летим на самолёте… Вот самолёт начинает спускаться, готовится к посадке. Выпускаются закрылки на крыльях, плавное обтекание крыла нарушается, начинается аэродинамическое торможение. Стихия огня толкает самолёт вперед, стихия же воздуха сопротивляется. Между ними устанавливается хрупкое равновесие. Самолёт дрожит от напряжения. Непосредственно, физически мы чувствуем это напряжение стихий, их зыбкое равновесие, эту опасную игру человека с энергиями, которые во много раз сильнее его. В одно мгновение всё может сорваться в хаос, в катастрофу… Так ли обуздывал стихии Христос? К этой ли игре со стихиями, в которой ставка — жизнь, призывал Он нас? Конечно, нет. Тот мир, мир веры и благодатной Божией синергии, в который звал Он нас, есть мир мира, защищённости и любви… Это, конечно, трудно назвать цивилизацией. Это есть Царство Божие и обоженная тварь, когда Бог будет «всяческая во всём». И тем не менее нам очень важно, хотя бы частично, предугадывать его. Не столько для того, чтобы действительно представить этот мир, — это невозможно! — сколько для того, чтобы лучше осознать истину нашей цивилизации. Ведь истина, как глубокомысленно подчеркнул один из русских религиозных философов, — это не просто то, что есть; а то, что есть, на фоне того, что должно быть.