19:56 04.10.2020Шагреневая кожа-2Людмила Колокольцева
На фоне настойчиво-настырных заклинаний забиться в щёлку и не дышать, на фоне фанатических чиновничьих усилий заботливо запретить жизнь всё чаще и настойчивее всплывает в памяти роман французского классика Оноре де Бальзака.
Для тех, кто подзабыл сюжет, — краткое напоминание. Молодой человек, по имени Рафаэль де Валентен, неглупый и честолюбивый, загнанный в угол нуждой и безысходностью, готов уже свести счёты с жизнью, но в последний момент становится обладателем шагреневой кожи, осуществляющей любое желание. Цена, однако, слишком высока: исполняя хотения-прихоти юноши, шкура сжимается, приближая его смерть. С её исчезновением оборвётся и его жизнь.
Эх, умирать так с музыкой! Словно в угаре, швыряет Рафаэль направо и налево дерзкие мечты, и вот уже всё, о чём грезилось, у его ног: литературная слава, завидная должность, прочное положение в обществе, баснословное богатство, хоровод друзей-обожателей, любовь неприступной красавицы… А кожа между тем сжимается и сжимается, пока не превращается в крохотный лоскуток.
С тех пор жизнь Рафаэля де Валентена превращается в кромешный ад: ведь даже невинный вопрос слуги: «Что вы желаете к обеду?» — может оказаться для него роковым.
Бедняга завешивает окна, забивается под одеяло, и единственным смыслом его жалкого существования становится животный ужас. Боишься — значит, несвободен. Освобождение от гнетущего кошмара приходит вместе с возвышающей любовью. Только она, бескорыстная, жертвенная, самоотверженная, способна прогнать подленький страх, превративший человека в замшелый пень. Отныне боязнь смерти теряет свою власть над молодым человеком. «Что смерть, если ты перед этим понял смысл жизни?» — восклицает он облегчённо, вновь почувствовав себя человеком.
В каком-то смысле такой шагреневой кожей стал для ошалевшего человечества ковид-19.
В сюжете романа обнаруживается определённая параллель с действительностью, если рассматривать её в парадигме Создатель–людское сообщество–вирус.
Победные шествия содомитов по улицам европейских городов; дерзкое кощунство и нагло-хамское богоборчество; разнузданное бесстыдство и низкопробная пошлятина, помоями льющиеся с экранов; безгранично-беспредельный чиновничий произвол и ненасытимая алчность удельных князьков да вельможных бояр стали чуть ли не привычным фоном современной жизни.
Бесшабашно кидаясь во все тяжкие, обнаглевшее человечество вконец охамело, и только благодаря долготерпению Божьему мы до сих пор не поглощены каким-нибудь очередным Мёртвым морем или взбесившимся Везувием.
И вот весной сего года люди с удивлением обнаружили, что, оказывается, они смертны. Доселе, с головой бросаясь, как в омут, в девиз: «Живи здесь и сейчас», — многие даже не подозревали, что это «сейчас» неимоверно коротенькое, что даже при гареме сожительниц не успеешь потратить все наворованные миллиарды; не успеешь обжить все прикупленные в Греции, Черногории или на Мальдивах особняки; не успеешь сожрать все омары, устрицы, лангусты… Глупо.
Нашей телесной оболочке рано или поздно предстоит отпасть, как змеиной шкурке, и истлеть, но мы о ней печёмся гораздо заботливее, чем о бессмертной своей душе (точнее, о нетленной составляющей вовсе не печёмся).
Ну что ж, прозрение дарует надежду на возможность остановиться над бездной.
Что касается социальных лифтов, то чиновники, присвоившие себе право на ответственность за наши жизни, ловко разделили роли: себе — образ Рафаэля де Валентена, у которого всё впереди, а народу — участь промотавшего жизнь кутилы, который со страхом взирает на скукоживающийся лоскуток.
Приказано-рекомендовано забиться в щёлочку и не дышать. Может, и хотят «как лучше», но получается по Черномырдину.
«Да уж лучше умереть, чем так жить!» — восклицают измученные люди, замордованные паранойей чиновников. За всё нужно платить, а за духовное насилие тем паче.
Читайте и перечитывайте классику, господа!