12:31 13.08.2019Святой доктор
Он был католиком, но так много сделал для русских осуждённых, бедных и больных, что память о нём по сей день бережно хранится в Москве и других городах. Его именем называют улицы, больницы, приюты, гимназии и даже телевизионные передачи, по всей России ему ставят памятники. Это был необыкновенный человек подвижнической жизни, которую он всю без остатка отдал России.
Немецкий доктор, всю свою жизнь отдавший служению России и облегчению доли заключённых, Фёдор Петрович Гааз, Фридрих Йозеф Хааз, родился 24 августа 1780 года в Бад-Мюнстерайфеле недалеко от Кёльна. Получив философское образование в Йенском и медицинское в Геттингенском университете, молодой врач-глазник начал свою практику в Вене. Прибыв в Россию по приглашению Репниных-Волконских и излечив князя от болезни глаза, Фридрих Хааз стал их домашним доктором, что и сподвигло его окончательно переехать в Россию.
В 1809 и 1810 годах молодой специалист совершил путешествие на Кавказ, где изучал кавказские минеральные источники и открыл источник в Железноводске (теперь Ессентуки), который носит его имя до сих пор. В войну 1812 года доктор Хааз, или Гааз, как стали его называть в России, прошёл хирургом с русской армией до Парижа. Но не это сделало известным его имя. Русские заключённые, которым немецкий доктор отдал свою жизнь, назвали его святым доктором, и это прозвание оправдано всей жизнью Фёдора Петровича, избравшего Россию своей второй родиной, которая дала ему и своё имя.
У Гааза спрашивали, почему он — немец, католик — не возвращается на родину. Гааз ответил просто: «Я немец, но прежде всего я христианин, а значит, для меня «нет ни эллина, ни иудея…». Я живу здесь, потому что я очень люблю многих здешних люди, люблю Москву, люблю Россию и потому что жить здесь — мой долг перед всеми несчастными в больницах, в тюрьмах».
Свою практику в России Фёдор Петрович начинал блестящим врачом с большим количеством состоятельных пациентов. Он владел особняком на Кузнецком Мосту, огромным имением в Тишкове и ткацкой фабрикой; его выезд с великолепными белыми конями славился на всю Москву. Но мало-помалу, отдаваясь нуждам бедных больных, а позже и больных в заключении и просто заключённых, «святой доктор» пересел сначала в повозку победнее, а потом и в бричку, запряжённую старыми лошадьми, которых доктор покупал из животных, приговорённых на бойню. Блестящий стол скоро сменился кашей, которую Гааз ел, выкраивая деньги на «апфельсины и конфекты» для заключённых, о тяжёлой жизни которых он знал не понаслышке.
Свою государственную службу Фёдор Петрович начал в Павловской больнице, где он бесплатно лечил бедных и одновременно вёл обширную частную практику, постепенно проникаясь нуждами первых. В 1825 году московский градоначальник Дмитрий Владимирович Голицын предложил коллежскому советнику (звание коллежского советника делало его обладателя потомственным русским дворянином) Фёдору Петровичу Гаазу возглавить Главное аптекарское и медицинское управление Москвы, попросив поставить на должный уровень городское медицинское хозяйство. Одновременно с этим губернатор предложил ему войти в состав создаваемого Московского попечительного о тюрьмах комитета, что перевернуло жизнь Гааза.
На должности главного врача Москвы за год Фёдор Петрович навёл чистоту в больницах, починил аптекарские склады, для борьбы с мышами и крысами завёл кошек, которых включили в штат аптекарско-медицинской конторы. Сократились случаи воровства. Гааз заставлял медицинских чиновников заниматься своими прямыми обязанностями. Посыпались кляузы, Гааза обвинили в растрате казённых денег. На посту главного врача ему не удалось организовать службу неотложной помощи, и он попросил отставки — дух бюрократии был чужд служению «святого доктора».
Тогда началось настоящее служение Фёдора Петровича, сделавшего его известным всей России, — это работа во Всероссийском тюремном попечительстве, надзиравшем за исполнением закона в тюрьмах. Общество возглавил министр народного просвещения и духовных дел, главный прокурор Александр Голицын, вице-президентом общества стал московский генерал-губернатор Дмитрий Владимирович Голицын. В его компетенцию входили дела экономические; духовными заведовал митрополит Московский Филарет (Дроздов). На должность секретаря общества был приглашён доктор Гааз, прослуживший здесь почти до конца жизни.
Фёдор Петрович стал настоящим «отцом» для заключённых, зная всю тяжесть, а нередко и бесчеловечность их содержания, когда осуждение превращалось в муку. Он делал всё возможное и невозможное, чтобы облегчить их положение. Прежде всего Гааз добился упразднения железного прута, к которому приковывали ссыльных во время этапирования. Железный прут был приспособлением, с помощью которого власти противодействовали побегам заключённых. К нему приковывали по двенадцать человек, совершенно разных по возрасту, сложению, росту, здоровью и т. д. так, что люди шли, наступая друг на друга, натирая до крови руки в кандалах, прикованных к пруту. Прут не снимался даже по ночам. Это было настоящей пыткой. Ходатайством перед московским генерал-губернатором, начальником тюремного ведомства, министром внутренних дел немецкому доктору в конце концов удалось добиться отмены прута в Москве и Московской губернии, хотя в других городах России его продолжали применять. Прут заменили гибкой цепью, к которой приковывались только рецидивисты, всех остальных осуждённых освободили от цепи. Но это принесло лишь малое облегчение: только спустя 10 лет прут и цепь отменили вовсе.
Однако остались кандалы, совсем их отменить не было никакой возможности. Тогда Гааз решился предложить, чтобы прежние кандалы заменили на новые, которые он испытал на себе. До него ручные кандалы весили 16 килограммов, а ножные 6 килограммов. Эти кандалы при ходьбе стирали кожу рук и ног до кости, зимой сильно обмораживали, а летом от них развивался ревматизм. На каторгу шли 3–6 лет (в срок заключения эти годы не включались), делая за переход от 15 до 25 километров. Гааз создал свои кандалы, которые весили 7 килограммов; кроме того, они были с внутренней стороны, там, где они соприкасались с кожей, обиты телячьей или свиной кожей так, что не стирали руки и ноги в кровь и не обмораживали их. Гааз пошёл на эксперимент: он носил кандалы месяц сам, пока не подобрал не слишком тяжёлые по весу. В этих кандалах он ходил вокруг стола своего дома, прошёл расстояние, равное дневному переходу этапирования, и доказал, что его кандалы не будут травмировать тело осуждённого. Министр внутренних дел утверждал, что металл нагревается от тела осуждённого и кандалы греют его. Тогда Гааз предложил министру надеть кандалы и «погреться». В конце концов «гаазовские» кандалы были введены в употребление вместо старых. Несмотря на возмущение чиновников, пожилых заключённых по прошению Гааза вообще освободили от кандалов. После смерти Гааза в благодарность «святому доктору» осуждённые украсили решётку его могилы на Введенском кладбище в Москве цепями с «гаазовскими» кандалами.
Распорядок дня Гааза был подвижническим. Просыпался он около 6 утра, пил смородиновый настой и завтракал кашей, молился в костёле Петра и Павла. С половины седьмого до 9 утра — приём больных. Потом доктор ехал в пересыльную тюрьму на Воробьёвых горах, если там была партия заключённых (каждый этап он провожал сам), в полдень он обедал кашей и направлялся в Бутырку. Потом объезжал свои больницы: Старо-Екатерининскую, Павловскую, Преображенскую, Ново-Екатерининскую, глазную, детскую… Вечером был на службе в католическом костёле Петра и Павла, ужинал кашей и возвращался в больницу, где продолжался приём до 23 часов. К часу засыпал, а утром начиналось всё заново. Единственным утешением, которое позволял себе Фёдор Петрович, было разглядывание звёзд в телескоп. Жил доктор вполне аскетично: две крохотные комнаты у Газа помещались в тюрьме на Воробьёвых горах, которую он сам же и устроил. Стол (он сохранился), старая железная кровать, на стене — распятие, копия «Мадонны» Рафаэля, коллекция шкатулок и старые телескопы.
Приезжая в Воробьёвскую пересыльную, через которую проходили заключённые из 23 губерний, Фёдор Петрович выслушивал жалобы узников, никогда не спрашивая их о совершённых ими преступлениях, жалея их чувства. Он помогал заключённым писать письма родным и способствовал их доставке. Попечительский совет «святого доктора», по установленным данным, ходатайствовал о помиловании минимум по 142 делам (ходатайства эти сохранились). Председателем комитета был митрополит Филарет (Дроздов). Однажды святитель Филарет упрекнул Гааза: «Вы говорите о невинно осуждённых — таких нет. Если вынесен законный приговор и человек подвергнут надлежащей каре, значит, он виновен». Гааз воскликнул: «Что вы говорите? А о Христе вы забыли?». Митрополит Филарет задумался, а потом произнёс: «Нет, Фёдор Петрович. Я не забыл Христа. Это Христос на мгновение обо мне забыл…». После этого случая между святителем Московским и доктором Гаазом установилась крепкая дружба, продолжавшаяся до конца их дней. Митрополит Филарет часто ходатайствовал за Гааза перед императором и погашал многие жалобы.
Доктор Гааз заботился об осуждённых как мог. Во Владимирской пересыльной тюрьме обычно заключённые проводили 2–3 дня, а затем их отправляли по тюрьмам во Владимирскую губернию. Гааз увеличил пребывание в пересыльной тюрьме до недели, тюрьму расширил, сделал казармы тёплыми, разделил их на мужские, женские, для рецидивистов и для впервые попавших в тюрьму, чтобы тюрьма не стала «школой преступников». Гааз устроил больницу на 120 мест с 3-разовым питанием и маленькую церковь при тюрьме. Деньги на это предприятие взяли из ссуд от Тюремного комитета Москвы у благотворителей: Дмитрия Голицына, митрополита Филарета и самого доктора Гааза. На протяжении почти 30 лет Гааз сам встречал все партии арестантов, беседовал с заключёнными, узнавал об их нуждах и по возможности помогал.
В то время в тюрьмах не было нар, спали на полу. Гааз распорядился установить в камерах нары с матрацами из соломы, а также подушками, набитыми балтийскими водорослями, очищающими и дезинфицирующими воздух. Матрацы менялись каждые полгода, чтобы не заводились клопы или вши. Тяжелобольные, престарелые и женщины этапировались рядом с другими осуждёнными, Гааз распорядился, чтобы их сажали в телеги. Чтобы заключённые не сбежали, им выбривали половину головы. Когда волосы с одной стороны отрастали, выбривали другую. Гааз настоял на том, чтобы перестали брить всех заключённых подряд. Обритая голова приносила не только физические, но и моральные страдания, а обрить могли даже за потерю паспорта. Перед выходом на этап осуждённым давали калачи, которые не черствели на протяжении почти полутора месяцев. Гааз специально заказывал их у знаменитого булочника Филиппова. Для изготовления этих калачей муку пропускали через мелкое сито и пекли на соломе, так что заключённые могли брать их в дорогу и питаться ими чуть ли не четверть пути на этапе.
У Рогожской заставы Москвы (сейчас метро «Площадь Ильича» и «Римская») по просьбе Гааза и с помощью знаменитого промышленника Рахманова был устроен полуэтап, где заключённые Владимирской тюрьмы могли отдохнуть и получить продовольствие. Туда стекались благотворители, приносившие заключённым еду и деньги. С тех пор это и стало традицией, а сейчас в этом районе находится «Ангар спасения» службы «Милосердие», принадлежащей Православной Церкви, где помогают бездомным.
На Гааза часто поступали жалобы, и ему приходилось объясняться за каждый свой поступок. Если за этап доктор осматривал семьдесят человек (и каждому чем-то помогал), приходило 70 жалоб на имя императора или министра внутренних дел. Против Гааза возбудили даже уголовное дело за организацию побега опасных преступников, усмотрев преступление в посещении и беседе с этими людьми. Спасало доктора лишь покровительство святителя Филарета и Дмитрия Голицына.
Следующей реформированной Гаазом тюрьмой была Бутырская тюрьма. Гааз засаживает дворы сибирскими тополями, чтобы они очищали воздух, в камерах меняет деревянный пол на кафельный, деревянные кровати — на панцирные, строит церковь. После Гааза в центре Бутырской тюрьмы был расположен храм, окружённый по периметру камерами. При Бутырской тюрьме были устроены четыре мастерские: портняжная, сапожная, переплётная и столярная. Последняя действует до сих пор, там делают самую дешёвую мебель в Москве. При тюрьме была устроена гостиница для родственников, приехавших навестить своих родных, а для детей осуждённых — приют и школа, в которой работали специально подобранные учителя. В школе, помимо арифметики, грамматики и Закона Божьего, учили прикладным практическим знаниям. Начали выделяться вспоможения заключённым, которые обещали изменить свою жизнь; освободившимся из заключения выдавалось пособие на поездку домой, чтобы они в дороге не грабили крестьян. Все эти мероприятия осуществлялись на деньги благотворителей.
Гааз учредил институт справщиков, предусматривающий работу штата специальных чиновников, которые грамотно могли изложить просьбу заключённого, пройти с ней по всем необходимым инстанциям, отслеживая ход дела. Часто Гааз лично ходил по чиновникам с просьбами заключённых. Справщикам приходилось много разъезжать по России. Не везде были гостиницы, да и деньги были нужны на постой. Доктор Гааз обратился к митрополиту Филарету, и тот отдал распоряжение, чтобы справщиков принимали во всех православных монастырях России бесплатно.
Известен такой случай: Гааз пришёл к чиновнику, который, просмотрев бумаги, сказал, что не хватает некоторых документов, и выпроводил Гааза. Доктор безропотно ушёл, вернувшись через некоторое время со всеми необходимыми справками. Чиновник поинтересовался персоной просителя и был поражен, услышав имя знаменитого доктора, который сам ходит «по инстанциям» и даже не пытается воспользоваться своим именем. На чиновника это произвело такое впечатление, что он с тех пор до конца жизни старался помогать заключённым и перестал брать взятки.
Как-то в Бутырскую тюрьму приехал император Николай I. Ему шепнули, что некоторые заключённые симулируют, а Гааз их покрывает. Николай стал выговаривать доктору, тот упал на колени. Император говорит: «Ну, полно, Фёдор Петрович, я вас прощаю». А тот отвечает: «Я не за себя прошу, а за заключённых. Посмотрите, они слишком старые, чтобы отбывать наказание. Отпустите их на волю». Император был настолько растроган, что пятерых амнистировал.
Окрестности Курского вокзала были местом опасным, так кишели лихие люди. Но доктор спешил на вызов и решил проехать прямо через Малый Казённый переулок. В переулке на него напали грабители и велели снять его старую волчью шубу. Доктор начал её стягивать и приговаривать: «Голубчики, вы меня только доведите до больного, а то я сейчас озябну. Месяц февраль. Если хотите, приходите потом ко мне в больницу Полицейскую, спросите Гааза, вам шубу отдадут». Как только грабители услышали, что перед ними Гааз, замолили: «Батюшка, да мы тебя не признали в темноте! Прости!» — и бросились перед доктором на колени. Потом не только довели его до пациента, чтобы ещё кто-нибудь не ограбил, но и сопроводили назад. После этого происшествия нападавшие дали зарок более никогда не лихоимствовать. Один из них впоследствии стал истопником в больнице Гааза, а двое других — санитарами.
В 1844 году по инициативе Гааза и на собранные им средства в Москве, в Малом Казённом переулке, открылась Полицейская больница, где бесплатно лечили всех обездоленных. Её называли Гаазовской. Сюда доставляли бездомных, обмороженных, беспризорных детей, неизвестных, сбитых экипажами или пострадавших от нападений лихих людей. Их поднимали на ноги, а потом старались помочь устроиться: детей определяли в приюты, стариков — в богадельни. Руководил больницей доктор Гааз. Здесь же он и жил последние десять лет, в его распоряжении были две маленькие комнатки. Здесь он и скончался в 1853 году.
Гааз также занимался книгоизданием нравственно-поучительной литературы. Вместе со святителем Филаретом и английским коммерсантом-благотворителем Арчибальдом Мерилизом они организовали книжное общество, наделявшее книгами заключённых не только Москвы, но и всей России. Издавалось Святое Писание, жития святых, а также учебники для детей: азбука, математика и т. д. Гааз написал и издал за собственный счёт книгу для детей: «АБВ, о благонравии, о помощи ближнему и неругании бранными словами», которая выдержала множество изданий.
Как и святитель Николай Мирликийский, Гааз помогал бедным, подбрасывая кошельки. Доктор делал это тайно, но несколько раз был узнан по высокому росту — 180 см — и старой волчьей шубе. Ободряя молодых врачей, боявшихся заразы, он целовал холерных больных. В первый раз он даже сел в ванну, из которой вынули холерного больного. Однажды в больницу доставили крестьянскую девочку, умиравшую от волчанки. Страшная язва на лице была настолько уродлива и зловонна, что родная мать с трудом к ней приближалась. Но Гааз ежедневно подолгу сидел у её постели, целовал девочку, читал ей сказки, не отходил, пока она не умерла.
После нескольких лет самоотверженной работы доктор Гааз по представлению московского губернатора Дмитрия Сергеевича Ланского был награждён орденом Владимира IV степени. До конца своих дней он всегда носил эту награду на сюртуке.
Когда в 1853 году доктор Гааз умирал, строгий ревнитель Православия митрополит Московский Филарет (Дроздов) сам отслужил за него молебен и разрешил служить заупокойные службы, несмотря на каноническое прещение поминать католика. После своей смерти Гааз не оставил никакого имущества, так что хоронили его на счёт полиции. В последний путь «святого доктора» провожали 20 тысяч человек из 170 тысяч живущих в то время в Москве. На могиле доктора поставили скромный крест и камень с девизом Гааза: «Спешите делать добро».