16:37 25.03.2018Россию ожидают многие чудеса
«Отец прививал нам такое отношение, что ничто и никто не способен нас притеснять. Притесняют? Сопротивляйся, насколько возможно. Но если ты чувствуешь, что сопротивление твоё бессильно, — это Господь!» — рассказывает настоятель Троицкого храма в посёлке Гусь-Железный протоиерей Серафим Правдолюбов. Отец Серафим хорошо помнит об особенностях церковной жизни советского периода: о надеждах, тревогах того времени, о неутраченной, несмотря ни на что, традиции истинно церковного пения.
Когда сопротивление бессильно
— Отец Серафим, в детстве Вам рассказывали о том, как нужно относиться к советской власти? Ведь казалось, что эта власть надолго и даже навсегда, но с её идеологией согласиться невозможно. Как Вас учил отец — человек, прошедший Соловки и войну?
— Скажу со вступлением. Как-то наши семейные братья и сёстры достали работу Солженицына «Архипелаг ГУЛаг».
— Ещё в то время?
— Да. Это был «Самиздат», который мы читали под страхом, потому что можно было попасть в диссиденты и даже пострадать. Дали почитать и нашему отцу. И вот как он выразил свою мысль: «Дети, не давайте больше мне читать, потому что многое из этого я пережил сам. Вы мне бередите душу и мешаете хранить в душе то, что я приобрёл через преодоление скорбей», — то есть мысль проста: «То, что я пережил, я принял всё из рук Божьих, а все ужасы страданий людских — только инструменты в руках Божиих. Советская власть — это меч Божьей руки, посетившей землю Русскую». Священноисповедник Сергий Правдолюбов говорил про революцию, что это железная метла, которая сметает то, что Богу противно и неугодно. Что он имел в виду? Вопрос сложный, и лучше не вдаваться. Он имел в виду, наверное, всякое развращение, всякое отступление от благочестия и от Бога в целом. Есть ещё такое выражение: «Когда проходишь мимо разрушенного храма, то скажи: «Господи, прости нас! За наши грехи Ты попустил разрушение и поругание этой святыни»». Вот он, акцент возвращения на себя. Тебе надо принять это из рук Божьих. Такова позиция священноисповедника Сергия и его сына (моего отца) Анатолия. Он воспитывал в нас способность воспринимать такую скорбь как благодарность Богу за прощённые через страдания за Христа грехи людские. Тут всё встаёт на место.
— Вы ведь часто ездили в юности к архимандриту Иоанну (Крестьянкину) в Печоры?
— Да, когда я был отроком, то имел радость пожить в монастыре. Отец Иоанн поручил меня одному послушнику: я работал вместе с трудниками, а по вечерам и ранним утром молился в храме на службе. Видел, как отец Иоанн общается с людьми, как его ждут и сразу окружают, когда он выходит из храма. Улыбаясь, старец раздаёт просфорочки из своего мешочка. Так в душе у меня возникло влечение к монашескому образу жизни. Однако это было чисто юношеским переживанием…
— Как Вы это поняли?
— Не сразу. Когда я окончил музыкальное училище Гнесиных, то ещё был наполнен этими чувствами (сейчас я бы назвал их юношескими фантазиями) пойти по аскетическому пути полной преданности Церкви. Однако после Гнесинки я вынужден был уйти в армию, в боевую ракетную часть. За эти два года служения в 1975–1977 гг. моё сознание изменилось, и я понял, что не стану монахом. Когда уволился в запас, рассказал отцу Иоанну о переменах в моём сознании…
Затем я поступил в Московскую духовную семинарию. Особые переживания связаны с братскими молебнами у раки с мощами преподобного Сергия Радонежского. Мы, студенты, перед занятиями прибегали рано утром на молебен в Троицкий храм, затем прикладывались к мощам… В 1979 году меня пригласили иподьяконствовать к Патриарху Пимену. Начались службы, постоянные поездки… Учёба стала, как говорят в народе, через пень колоду — сплошные фрагменты вместо полных лекций. Некоторые экзамены сдавали экстерном.
— Что особого было в Патриарших богослужениях?
— Запомнилось отношение Патриарха Пимена к молитве. Когда он молился, то ничего вокруг себя как бы не видел. Его нет. Во время литургии он внутренне предстоял пред Богом. Потом он мог, конечно, корректно сделать те или иные замечания, а в целом это всегда была просто его глубокая молитва. И величие. Величие не театральное, а духовное, святоотеческое.
Не надо в храме устраивать истерику
— Отец Серафим, можно ли сказать, что, несмотря на гонения, преемственность традиций церковного пения сохранилась?
— Думаю, что да. Это удивительно и почти на грани чудесного… Так проявляется Божья забота о Церкви. Не случайно сказано: «И врата ада не одолеют ее» (Мф. 16, 18). Приходит человек, становится в хор. Он неопытен, не имеет навыка, но его пригласили, потому что Бог дал ему слух и голос. Становится и тихонечко поёт. Пропевает год, второй, третий… делается всё более опытным. Появляются другие молодые юноши, девушки, аккуратно подключаются, постепенно перенимая опыт у «старожилов» клироса. Сама жизнь сохраняет то, что было у наших дедов и прадедов.
— Как менялись предпочтения регентов? Может быть, произошло смещение каких-то акцентов? Например, от партесного пения к унисону или наоборот… Какие тенденции Вы можете проследить как специалист?
— Что я замечаю? Стремление к эффекту, к сожалению. Для кого-то, возможно, это и приятно. Но что такое пение на богослужении? Давайте рассудим объективно. Это обрамление текста, которое можно сравнить с облачением слова. Плохо, когда облачение переходит в самоцель и привлекает внимание блёстками и дешёвыми эффектами. Можно сравнить с драгоценной миниатюрой, которая обрамляется очень скупо, потому что дело не в украшении, а в произведении искусства. А дешёвая брошь, напротив, сверкает и блестит, привлекая к себе внимание. Так и здесь. Сегодня нередко отходят от текста, или сердцем не воспринимают его, или просто пренебрегают содержанием, увлекаясь музыкальной составляющей, громкостью, эффектами…
— А в 1950–1960-х годах было по-другому?
— Было по-другому, потому что люди пережили войну, страдания и приобрели опыт молитвы. Они не опускались до такого «расслабления», чтобы из хорового благозвучия делать себе развлечение. Мой отец очень любил знаменный распев, увлекаясь гармонизацией одноголосия, переводя унисонное звучание для смешанного четырёхголосного хора, но до сих пор мало кто это воспринял. Отец и сам, кстати, сочинял сдержанные церковные произведения. Как-то раз и я решил использовать знаменный распев. Разучивал в тот год отцовские творения, когда управлял правым хором в храме Преображения Господня в Богородском. И как-то слышу реплику: «Скучно поёте». Тогда я с печалью понял, что, пока не понимают, им нужно «покричать», нужны партесные красивые модуляции, привычные гармонии, солирование… А когда текст обрамлён в строгую звуковую орнаментовку и главным в звучании хора остаётся текст, молящемуся современнику становится скучно.
Думаю, сейчас пришло время, похожее на IV век Константина Великого, когда легализовалась вера во Христа, наступил расцвет религиозной жизни. Все пошли в церковь. Потом началось увлечение внешними обрамлениями — и в архитектуре, и в музыкальной сфере, и в других областях. Такое время и мы сейчас переживаем. Нас притесняли и гнали. Отпустили. И хочется больше душевного, чем аскетически-духовного и молитвенного.
— Получается, что пышное многоголосие вообще неуместно?
— Тема тонкая и очень деликатная. Даже партесное пение можно максимально приблизить к выражению молитвенности и сдержанности чувств. Этого можно достичь на примере, когда вместо ожидаемого фортиссимо вдруг звучит молитвенное пиано. Вспомните, например, кульминационный момент великопостного произведения «Покаяния отверзи ми двери, Жизнодавче», когда в одном фрагменте текста певчие почти «кричат». Я заставляю хор в этот момент филировать звук. Получается «душевно-напряжённое звучание» на высоких регистрах. Профессионалы всегда могут на высокой ноте спеть еле-еле слышно — но для этого нужна огромная тренировка и работа. Я им и говорю: «Давайте помолимся. Что вы кричите на словах «окаянный, трепещу»? Не надо истерику устраивать в храме. Идём от крещендо — увеличения звука — к кульминации, а затем сделаем так, чтобы человек молитвенно как бы замер пред Богом и сердцем эти слова пережил. Очень тихо — «окаянный, трепещу»»… Многим это не нравится. Привыкли к дешёвым эффектам. Грустно.
Произведения, близкие к жанру концертных, хорошо звучат в конце богослужения, когда люди уже подходят к кресту, поскольку такие произведения создают атмосферу радости и торжества праздника. Но для молитвы… Здесь трудно молиться. В них больше ликования, чем молитвы. Это просто радость для музыкального слуха, некий богослужебный гимн через звучащие слова на тему праздника. А молиться надо всё-таки смиренно и аскетично, не отвлекаясь внешними эффектами. Ни в коем случае никого не осуждаю, потому что в храм приходят разные люди. Некоторым нужны эффекты радости, ради которых Господь мудростью Своей попускает в храмах и многообразие в пении. Надо петь понемножку всё, в том числе и лёгкие, сантиментальные произведения, которые уловляют душу зашедшего в храм и интересующегося красотой православного богослужения. Те, кому эти эффекты уже не нужны, могут про себя Иисусову молитву творить или просто посидеть. Есть некая универсальность, многоплановость в церковной богослужебной жизни.
— А как Вы относитесь к практике, когда во время богослужения поёт весь храм?
— Да, я пытался это ввести, но не очень получалось. Нужна большая подготовительная работа. А так народ поёт, как установил Патриарх Алексий I, «Символ веры» и «Отче наш».
— Другими словами, до Патриарха Алексия I такой традиции не было?
— Всё было нотное, пел хор. Гонения можно сравнить с росой, это как вдыхание жизни. Внутри оживает духовное, отходит суета человеческая. Патриарх Алексий I велел народу петь «Символ веры», «Отче наш», а «Утверждение на Тя надеющихся» — в самом конце службы (ирмос второй песни канона на Сретение Господне). Благословил, чтобы сам народ словами этих песнопений молился усердно за Церковь, которая была под угрозой.
Также у нас есть опыт нашего дедушки — протоиерея Михаила Дмитрева, священномученика, расстрелянного, в прошлом на Селищенском приходе служившего. Его дочь Александра Михайловна, сестра моей мамы, когда была юной, трудилась регентом в храме отца и учила с народом песнопения. Те, у кого плохой музыкальный слух, пели тихонечко в стороне. Что интересно, в наше время в основном женщины заполняют храм. А тогда, напротив, в церковь ходило больше мужчин. Они и пели в храме. Когда запоёт весь храм — мужской хор верующих людей, молитвенников, — это может довести до слез. Вот она, былая мощь Святой Руси! В идеале богослужение и должно быть таким. Если мы возьмём служебник для литургии, там часто написано: «Лик поёт». Лик — имеется в виду народ. Именно он должен петь. Однако организовать такое очень трудно, поэтому и стали петь хоры.
— А в какие годы практиковалось всеобщее пение?
— Это было до ареста отца Михаила, до 1936–1937 года, если не ошибаюсь. Потом храм закрыли. И всё!
Мама вспоминала такой случай на их приходе. Как-то раз на архиерейскую службу для торжественности пригласили хор из Касимова, а мужичкам, которые всегда поют, запретили что-либо исполнять. Вот приглашённый хор запел, точнее, «запищал». Так всем показалось — после мощного храмового мужского пения. Мама рассказывала (тогда они были ещё девочками), что они горько плакали. Было жалко, что у них словно отняли праздник. Слёзы от печали были и в глазах некоторых других прихожан. Приехал какой-то хор, пропел всё тоненько и правильно, но… это несколько другая молитва, прости Господи.
Теперь очередь за мужчинами!
— Чем можно объяснить, что в одни исторические периоды больше мужчин в храме, в другие — женщин? Это как-то связано с духовными приметами времени?
— Мужей угоняли в лагеря и умерщвляли, женщины стояли в вере. Дальше война. С фронта приходят похоронки, и женщины, оставшиеся одни, вновь молятся… Нередко они даже мужественнее, чем мужчины. Родить ребёнка — это такое страдание, такой подвиг! Думаю, что здесь какая-то тайна Божественного Промысла: на плечах женщин, их вере и слезах, выстояло Православие в страшные годы преследований и гонений. Теперь очередь за мужчинами. Надо их будить. А чем? Неужели снова войной? Неужели страданиями, скорбями, испытаниями? У нас сейчас в храме мужчин почти нет, как во время войны. Ребят молодых хоть и мало, но ещё можно увидеть на службе. А где мужья наших прихожанок? Их нет. Для меня это тайна: как преодолеть инерцию времени, чтобы мужчины вновь смиренно пришли в храм, стояли и молились, исповедовались регулярно, причащались хотя бы раз в пост? В Москве, в больших городах такое ещё встречается. А в глубинке мужчин почти нет.
— А какое будущее виделось Вашему папе в 1950–1960-е годы? Было ощущение, что вся система рухнет?
— Отец Анатолий был убеждён, что вся чёрная антихристова полоса гонений временная и она пройдёт. Мы тогда этого не понимали. Думали, что отец чудит просто, фантазирует. А папа в алтаре перед службой подзывал к себе нас, сыновей своих, и говорил: «Придут времена, когда откроются все храмы в нашем городе Касимове. Становитесь вокруг престола, Серёжа, Миша, Федя и Серафим!». И вслух рассуждал: «Один служит в Вознесенском, другой — в Успенском, третий — в Благовещенском храме… Мы на праздник с вами съехались!.. Как батюшки для меня постойте, будем служить». Так мы постоим вокруг престола с папой минуты две в молчании и потом отойдём. Отец радостный после этого начинал службу. А мы про себя думали: «Как это служить, если все храмы разрушены?».
И вдруг… Невероятно! Всё меняется. Церкви передаётся один храм, другой, третий, руины превращаются в чудесную, благоговейную красоту. Если закрыть глаза и вернуться в 1960-е годы, а потом вновь посмотреть вокруг, то ясно увидишь чудо Божье, совершённое сегодня. Буквально мертвец встаёт, облачается и начинает жить. Разрушенные, осквернённые храмы ожили! Думаю, Россию ожидают и другие чудеса. Это надо понимать. Возможность некоторых явлений сегодня кажется нереальной, а Господь всех нас подготовит и приведёт когда-то Россию к православному монарху. Сейчас об этом говорить рано, но никто не знает, что ожидает нас в будущем. Богу всё возможно. Будем молиться за Россию.
Беседовала Анастасия ЧЕРНОВА
СПРАВКА:
Записано в рамках проекта интернет-портала «Русская Церковь в советское время». Цель интернет-портала «Русская Церковь в советское время: воспоминания и свидетельства» — фиксация, изучение и публикация живого предания. Интернет-портал является продолжением многолетнего проекта по созданию архива устных и письменных свидетельств «Русское Православие в XX веке», который с 2002 г. создаётся Мемориальным центром при храме новомучеников и исповедников Российских в Бутове. Его цель — собирание, изучение и публикация предания, создание тематического собрания текстов воспоминаний, относящихся к самым разным аспектам жизни Русской Православной Церкви и православной культуры в советской России и за её пределами. Руководитель проекта — Игорь Владимирович Гарькавый. Духовное руководство осуществляет протоиерей Кирилл Каледа. В 2016 г. этот проект стал победителем конкурса «Православная инициатива».